Ефрем Акулов - Поиск-84: Приключения. Фантастика
Во время первой встречи Герасиму бросился в глаза «киношный» вид режиссера Федорчука: живописная небрежность в одежде, развинченность жестов, привычка при разговоре запускать руки в шевелюру. Теперь ему казалось, что он разговаривает с председателем колхоза, у которого во время уборочной разом встали все комбайны. Исчезло исходившее от режиссера впечатление стремительности, и стали заметны морщины через весь лоб и складки обвисшей кожи на скулах, раньше скрытые богатой мимикой; и непроглаженный пиджак демонстрировал не позволительное талантливому человеку пренебрежение условностями, а обыкновенную неряшливость.
— Все к черту, — говорил он, затягиваясь из затейливой трубки, — гибель Гурьева, арест Никитина, при обработке два куска в брак ушли, теперь вот без винтовок остался.
— Почему без винтовок? — насторожился Кирпичников.
Начиная следствие, он поддался режиссерским уговорам, оставил ему два негодных карабина. А теперь, после очередной Васиной находки, решил эту ошибку исправить и в лагерь киногруппы пришел именно для того, чтобы эти карабины забрать: пусть эксперты скажут, стреляли из них или нет.
— Да есть у нас эпизод, где Цирульницкий — его Потапов играет — на тачанке уходит от погони. И дьявол его дернул потренироваться во время перерыва. Он лошади-то до нашего фильма не видел. Так, натаскался немного. Запряг, потрюхал, кто-то выскочил на дорогу, остановиться он не сумел, свернул, а там винтовки в козлах стояли. Так он груженой тачанкой им прямо по стволам и угадал. Шесть блинов. Два не очень-то жалко — это те «чурбаны», знаете, да? А остальные… Теперь всем дам по ножу и по доске: хочешь сниматься — мастери себе винтовку. — Федорчук улыбнулся своей шутке, но только чуть-чуть. — Да разве в карабинах дело! Все к черту. — Режиссер неожиданно закинул ногу и ловко выбил пепел из трубки о каблук. — Герасим Петрович, вы уверены, что убил Никитин? Этот арест для нас полная неожиданность.
— Арест неожиданность? — вскричал Герасим. — А убийство по графику произошло? — Потом сообразив, что сердиться не на кого, спокойно ответил: — Никитин не арестован, а задержан. На период следствия. А быть уверенным в виновности я имею право только после суда.
— Да-да, — вяло согласился Федорчук. — Вы правы. Только никак не могу про Витю думать, что он человека убил.
— А про кого можете думать? Из своих актеров?
— Да господь с вами! Стал бы я с таким человеком работать!
— Михаил Михайлович, — между прочим спросил Герасим, — а кто это там Потапову под колеса вылез? — он и сам еще не знал, зачем это ему надо, просто так спросил. История с карабинами скорее всего была очередной несчастливой случайностью. Потапов не убивал наверняка, в этом Герасим был уверен.
— Тоже из ваших знакомцев — Роберт Иванович. Всегда такой осмотрительный и осторожный, а тут… Хотя после этой истории мы все стали немного ненормальными.
— Знаете, Михаил Михайлович, я вас совсем разоружу. Я и револьвер Карабанова тоже прихвачу.
— Вот эту утрату я переживу. Все «стреляющие» кадры с Карабановым уже отсняты. После «погони» — того эпизода — револьвер этот ни разу не выдавался. Роберт вначале протестовал, глупо, мол, с кобурой, тряпками набитой, играть. Но у моего директора золотое правило: береженого бог бережет.
— Всего доброго, — поднялся с бревна, на котором они сидели, Герасим.
— Лучше пожелайте: «Ничего плохого», — грустно отшутился режиссер.
* * * НИКИТИН Виктор Андреевич, актер театра оперетты, 25 лет, разведен.Дружнов и Легастых, видимо, ни при чем. Герасим допросил их еще раз, чтобы убедиться в этом. До съемок с Гурьевым знакомы не были, на съемках почти не общались. «Хорошо бы, — подумал Герасим, — если бы на преступника можно было выйти методом исключений: все невиновные отпали, и уж тогда начинаем собирать улики». Он знал, что так не будет, и что в кругу подозреваемых не раз еще окажутся люди непричастные, но все-таки хотел этого.
Привели Никитина, и Герасим задал первый вопрос. Без «подковырки», не для того, чтобы притупить бдительность подозреваемого, ему действительно хотелось это узнать:
— Вам «Белое солнце пустыни» нравится?
Никитин не удивился, он смирился с тем, что ему будут теперь задавать разные вопросы.
— Это же классика!
— И вы бы тоже хотели сняться в чем-либо похожем? Мне рассказывали, как вы с Дружновым целое представление устраивали.
— А вы бы хотели… найти Янтарную комнату? Или ее ищет не ваше ведомство? — И вновь тихо и печально: — Конечно, я хотел бы сняться в чем-нибудь подобном. Не по содержанию только — по уровню. А то, что мы с Пашкой по крышам поскакали — так, ерунда. У нас фильм ведь не приключенческий, трюков нет почти. Но по сюжету есть несколько эпизодов, где… Ну, не приключения, а острые такие моменты у наших персонажей бывают. Это не показывается даже, а называется. То есть сидят красноармейцы у костра и спрашивают меня — то есть героя моего: «Как же ты от белых-то утек?», — а он, продолжая наворачивать кашу, объясняет скромно так — я, мол, по стропилам перебежал до окна, выскочил на крышу, и так далее. Этот эпизод мы быстро сняли. Но, понимаете, меня заело-таки: а смог бы я, такой вот, в секции обученный, откормленный, все это сделать? Вот мы и попробовали.
— Ну и как?
— Бегать смог. Но как бы было, если б в меня стреляли — кто знает?
— Виктор Андреевич, ходят слухи — вы уж простите за такой источник — что вы сватались к Алле Дмитриевне. Это так?
— Так.
— Она вам отказала?
— Можно считать так.
— А можно и по-другому?
Никитин усмехнулся:
— Нет, давайте не будем считать по-другому. Она мне отказала.
— А почему?
— Господи, да мы же все в прошлый раз выяснили: она любит Гурьева.
— Но ведь с Гурьевым не получилось ничего. А семьей все-таки обзаводиться надо.
— У Аллы Дмитриевны принцип: «Dum spiro — spero». Это по-латыни: «Пока дышу — надеюсь».
— Красивый принцип, — отметил Герасим. К сожалению, в него внесли коррективы. Надежды иссякли, когда перестал дышать Константин Гурьев.
* * * КАРАБАНОВ Роберт Иванович, актер драматического театра, 32 года, женат, дочери два года.Герасим прикрыл за собой дверь. Словно комок липкой грязи, попавшей в лицо, ослепила его темнота. Темнота городского вечера растрепана, растаскана на лоскуты уличными фонарями, рекламами, горящими окнами, фарами автомобилей. И потому она неуловима, поймать, ощутить вечернюю темноту — не мрак пустырей и заросших кустарником дворов, а ту темноту, в которую, постепенно концентрируясь, переходят сумерки — практически невозможно. Горожанин и не помнит уже, что бывает такая темнота. Глаза пообвыкли, и Герасим пошел тропкой вдоль села. Он решил, что все же имеет право на небольшую прогулку. Но дело не отпускало его. Он не мог забыть, что прошло уже три дня следствия, а у него нет еще даже относительно приличной версии. Два дня ушли на разговоры. Их ведь и допросами назвать нельзя — допрашиваемые ухитрялись свернуть с намеченной следователем темы, улизнуть от ответа на самые важные вопросы или, наоборот, извергнуть на Герасима поток совершенно неинтересных подробностей. Прямо совестно начинать протокол стандартной фразой: «По существу заданных вопросов гражданин имярек сообщил…» И вот теперь — тупик. Самое печальное — неизвестно, что же делать дальше. Продолжать допросы — кого? Искать — что?
