Яцек Дукай - Собор (сборник)
— Вижу, здесь одни герои да мученики, — буркнул Железный Генерал, после чего заморозил Бирзинни гортань.
Он поднялся. Посчитал про себя до трех. Вышел на балкон.
Небо взорвалось Генералом. Он смел звезды, луны, облака. Был только он. Громадная, угловатая фигура в псевдо-урвитских доспехах — металлический и матерчатый дракон на фоне космоса. Когда он открыл рот, от силы его голоса с деревьев полетели листья.
— Гавранцы! Граждане Империи! Правление предателей закончено! Заговорщики попали в руки правосудия, и кара их не минет!
На балкон на коленях вполз согнутый пополам психокинетическими полями, с заломленными за спину руками Бирзинни. Железный Генерал схватил его за волосы и рванул голову вверх, чтобы показать в небе над городом лицо бывшего первого министра. Тот кривил лицо в гримасе бессильной ярости, скалил стиснутые зубы, по-волчьи щурил глаза.
Жарны ждал, пока улицы заполнятся обывателями. Еще пару мгновений подождал для запаздывающих в других городах, реакции которых он знать не мог.
— Вот он — изменник! Вот он — убийца короля Богумила!
Народ завопил.
— И что я должен сделать с цареубийцей? Разве достойно оставлять его в живых?
Народ снова завопил. Слов распознать было невозможно, но намерение было очевидным.
Генерал поднял левую руку. Из нее выстрелил клинок ослепительной белизны — небо разгорелось сиянием, ярче солнечного. Чурма превратилась в лабиринт света и теней. Генерал взмахнул рукой и отсек Бирзинни голову. Клинок тут же исчез. Ослепленные зрители лишь через какое-то время увидали в поднятой правой руке Жарного череп; несмотря на жар магического клинка, из него текла кровь. Железный Генерал недвижно стоял с поднятой рукой. Серая статуя. Кровь все так же капала.
А народ снова завопил.
— Смерть всем врагам Империи! — крикнул Жарны.
— Смееееерть!!!
— Смерть Птице!
— Смееееерть!!!
— Я — Железный Генерал, последний из Варжхадов! — Он отбросил голову Бирзинни. Изнутри комнаты вылетела корона и ало-золотая мантия. Корона медленно спустилась на виски Жарного, мантия застегнулась на доспехах, стекая по небосклону мягкими складками. — Я сотру всех врагов! Отвоюю земли! Верну времена давней славы! Собственной честью клянусь!!!
Народ все вопил.
EXTENSА
Jacek Dukaj. Extensa. 2002.
Перевод с польского — Владимир Марченко. 2011.
Мне было шесть лет, когда ушел дедушка Михал. Помню очень многое. Я привык играться с Ларисой возле его могилы, за ручьем. Там рос огромный дуб. Мы забирались по его веткам. Могила дедушки была слева. Во второй половине дня тень дуба перемещалась к ней. Мы ложились в траву, за пределами сучковатых корней дерева-патриарха, на мягкой земле. Те же самые насекомые путешествовали по нашим телам. Мы глядели в жирную синеву, разговаривали ни о чем. Полу-сон, полу-явь, детство. Над нами три креста: дедушка Михал, прабабка Кунегунда, Иероним; Иероним был первым.
Ближе к закату тень указывала на уже настоящее семейное кладбище: то самое, что находилось по другой стороне ручья, под вербами. Сто семьдесят восемь крестов. Мне как-то никогда не приходило в голову спросить, границей чего является ручей.
Мы игрались на дубе и под ним, поскольку это было самое огромное дерево во всей округе. С самых высоких его ветвей я мог видеть крыши нашей фермы, башню ветряной мельницы. Я прочитал про Фалеса и на следующий же день замерил тени — свою и дуба. Дерево было высотой в сорок семь шагов шестилетки. Воистину, растение-Бог. Лариса спросила, что я делаю, когда я медленно шествовал прямо на могилу дедушки Михала. — Призываю духов, — ответил я на это, поскольку, на первый взгляд это и вправду походило на ритуал. С конца тени я спрыгнул между крестов. Хаааа-ха-хаах! Ноги поднимаются высоко, сгибаются в коленях глубоко, руки резко изломаны, лицом в небо. Так дитя переходит от одной забавы к другой, плавно сменяя последующие аккорды. Лариса присоединилась ко мне. Мы танцевали. И хихикали.
Где-то после сотого пируэта, я увидал его, сидящего под стволом, в колыбели корней. Он курил трубку. Я замер; Лариса оглянулась и тоже его увидела.
— Дедушка! — взвизгнула она и побежала к нему.
Дедушка Михал улыбнулся, протянул руки. Лариса со всего размаху вскочила в его объятия. Он крякнул и рассмеялся — голос я узнал.
Я подошел. Поднял и подал ему трубку, выбитую атакой сестры. Тот взял чубук левой рукой, правой гладил Ларису, та уже сидела у него на коленях, крепко охватив за шею; подсовывая голову под седую бороду. Еще месяц назад она засыпала вот так, в запахе его табака, под прикосновением его громадных ладоней — чуть ли не каждый вечер. Потом он переносил ее в ее кровать. Лариса была самой младшенькой, он был ее дубом.
Сейчас же она что-то нашептывала ему на ухо. Я стоял и смотрел; еще мгновение, и просто сбежал бы. Дедушка поднял на меня взгляд, улыбнулся, подмигнул. Я улыбнулся в ответ.
Пальцем указал за спину, на крест.
— Ты же мертв.
Тот кивнул.
— Ну да.
Потому-то я и не убежал.
Сел рядом. Прикоснулся к его плечу — через колючую материю рубахи; потом уже непосредственно, к ладони, к сухой, морщинистой коже. Дед присматривался с улыбкой. Теперь я знаю, его развлекали широко раскрытые глаза ребенка. Детские глаза, зеркало наивности, все в них правда, все совершенно нормальное, даже в величайшем изумлении. — Где ты был? — спрашивала Лариса. — Всегда рядом с тобой, белочка, — шептал он в ответ, целуя ее в лобик. Слезы в глазах старца, озера прощенной боли, забытых обид.
Он рассказал нам сказку. Как бывало и раньше. И теперь тоже; длинную. Про Принца и его Книгу. Книга была очень старинная, оставалась в роду с незапамятных времен. Когда нужно было принять важное решение, Принц, как и все до него — обращался за советом к своему отцу. Открывал Книгу, читал заклинание, прибывал дух Старого Князя. И вот тут пришло время сделать очень сложный выбор. Что делать, спрашивает Принц. Отец не знает, но советует спросить у своего собственного отца — как и сам спрашивал до сих пор. Принц берет Книгу и призывает Князя-Деда. Дед — Князя-Прадеда, Прадед — Прапрадеда… И так оно идет, в ритме детской считалочки, в ниспадающей каденции; мы смеялись и скандировали вместе с дедушкой.
В конце концов, Лариса уснула. Солнце уже близилось к закату, помню багрянец того неба; именно в таком багрянце я любил засыпать, на пахнущей сырым деревом веранде, в дыхании большого дома, открытого ветреным пространствам всеми своими дверями и окнами… Дом! Нам нужно возвращаться! Я схватился на ноги, дедушка разбудил Ларису. Вставала она неохотно. Разоспавшуюся, я потащил ее за руку.
