Александр Громов - Менуэт святого Витта, Властелин пустоты
Даже самые терпеливые перестали ждать конца света, обещанного еще в 2146 году. Некоторые, впрочем, уверяли, что конец света уже наступил, только никто его толком не заметил.
Говорили, будто конституционный монарх одной из азиатских держав велел сделать себе на груди наколку: «А король-то голый!», чтобы, будучи одетым хотя бы в плавки, приятно было сознавать, что и короли иногда ошибаются.
Говорили, что будет хуже или лучше, но как-нибудь будет обязательно.
О том, что надо меньше говорить, говорили особенно красноречиво.
Говорили тенором, баритоном, басом, фальцетом, контральто, сопрано, дискантом и альтом. Шепотом тоже говорили.
Глухонемые говорили пальцами.
Серобактерии и синезеленые, заброшенные в атмосферу Венеры, подверглись мутации и отказались сотрудничать с людьми.
Космический транспортник под флагом Либерии обнаружил 237-й естественный спутник Сатурна размером 1,5 x 3 метра за две секунды до столкновения с ним, после чего спутник перестал существовать, а корабль еле-еле доковылял до ремонтной базы.
Правительство Оттоманского Союза приняло решение перенести столицу из Пензы в Астрахань.
Конфессия христиан-нонконформистов публично объявила видимую Вселенную не чем иным, как одним из забракованных Господом черновиков мироздания, и призвала к поиску чистовика в параллельных пространствах. Кое-где прошли волнения, вызванные терминологическими неточностями формулировок.
Извержение Эльбруса вошло в историю как крупнейшее за последнее тысячелетие, превзойдя своей мощью взрыв Тамбора в 1815 году.
Повсюду на планете копошилась жизнь, а присущий ей разум возвеличивал то, что ниспровергал вчера, снова ниспровергал возвеличенное, устремлялся, бился и проникал в неразрешимое, на время отступал и устремлялся вновь.
И не было этому конца.
Глава 2
Форель попалась громадная — дернуло так, что цветной шнур мгновенно исчез под водой, как будто его и не было, рыба рванула с такой яростью, что Стефан едва не упустил из рук удилище. Леса отчаянно заметалась. Теперь должно было начаться самое интересное — тот полный душевного трепета момент, которого ждет каждый любитель ловли нахлыстом и ради которого он готов часами, оскальзываясь на придонных валунах, бродить, коченея, по пояс в бурлящей воде, держать равновесие в стремительных струях и сносить плевки холодной пены. Важен не результат… м-м… о рыбалке можно писать поэмы, даже если улов будет состоять из одного несчастного недокормленного хариуса размером с мойву или если клевать не будет совсем.
«Потому что улов не главное, — меланхолически размышлял Стефан Лоренц минуту назад, насаживая очередную мушку. — Главное — искусство, удовольствие, как скажет любой промокший рыбак, возвратившийся с неудачной ловли, в ответ на сардонические вопросы жены. И он будет прав. Но еще более правым он окажется, если пошлет подальше любого, кто напомнит ему его же слова в тот момент, когда рыба — настоящая рыба, не какой-нибудь недомерок — попадется и забьется на крючке, имея все шансы уйти, допусти рыбак хоть малейшую оплошность…»
Он осторожно стравил немного лесы — форель металась из стороны в сторону с остервенением плохо загарпуненного кашалота, — сделал шаг к берегу и присвистнул: на прибрежной каменной россыпи возле самого рюкзака с уловом сидел и алчно принюхивался здоровенный бурый медведь. Надо было полагать, что из лесу он вышел не только что, поскольку успел уже освоиться и не обращал никакого внимания на ненормального, забравшегося в резиновых штанах на середину реки, где, по-видимому, ненормальным самое место. Намерения зверя просматривались явственно: в первую очередь его интересовал десяток хариусов, покоящихся на дне рюкзака, и две мелкие форели, находящиеся там же, а на человека он плевать хотел. Только когда человек завопил и замахал руками, проявив нежелательную заинтересованность в развитии событий, медведь не спеша поднялся на задние лапы и нехотя, ритуально рявкнул. «Брысь!»— еще громче заорал Стефан и оступился. Вода покрыла его с головой, она была белая от воздушных пузырьков и бесновалась сотнями маленьких водоворотов. Ей совсем не нравилось течь спокойно, больше всего ей хотелось затащить человека в основную струю и кубарем прокатить его от начала порога до конца, дабы неповадно было лезть куда не надо, но Стефан уже нащупал ногой устойчивый камень и выпрямился, фыркая и отплевываясь. Удилища он не выпустил, и, как ни странно, форель все еще была на крючке. Медведь на берегу получил-таки свое: в кармане рюкзака сработал инфразвуковой сторожок, и зверь, обиженно тряся лохматым задом, с паническим ревом галопировал в лес.
Трепещущая форель полетела в рюкзак, а Стефан подумал о том, что было бы неплохо развести костер, но возиться с ним ему не хотелось. Он снял с себя мокрую одежду, разложив ее на прогретых солнцем камнях, поплясал для согрева и осмотрел свежие синяки и ссадины. После вынужденного купания снова лезть в воду не хотелось совершенно. Рыбацкий азарт еще не угас в нем, и в принципе можно было бы порыбачить еще, но ни один уважающий себя нахлыстовик не станет забрасывать мушку с берега, как какой-нибудь неотесанный новичок, вчера купивший спиннинг и воображающий, что способен обставить настоящих асов.
— Ладно, — сказал он вслух, складывая снасти, — рыбы им хватит. А не хватит, пусть сами идут и ловят.
С час он валялся на валуне нагишом, млел, впитывая кожей бледный северный загар, и неодобрительно щурился, рассматривая медленно наползающую с запада облачную гряду. Солнце скрылось. Ворча и передергиваясь, Стефан натянул на себя влажную одежду. «Вот так и зарабатывают ревматизмы с радикулитами, — подумал он. — Ну да ерунда, не нодью же мастерить, когда до дома всего час ходьбы и нет других дел, кроме осмотра кривой сельги по-над болотом. Крюк, но небольшой».
Охотничий карабин висел на плече. Видно было, что от реки медведь попер напрямик, оставляя за собой с перепугу жидкий пахучий след; вот тут он ломился через можжевельник, сокрушив встретившийся на пути гигантский муравейник, а здесь — мох с камня содран широкой полосой — он сдуру карабкался на гранитный увал, не сообразив его обойти, и еще минут пять Стефан шел по следам панического бегства, только потом медведь сбавил темп и свернул вкруг болота. Странный он какой-то: и след незнакомый с обломанным когтем, и пуглив не в меру. По соседнему участку тянут дорогу на Вокнаволок, вот его, наверное, и шуганули, бедолагу. Вообще-то на случай встречи с медведем требуется кое- что посерьезней этой пукалки, но ягодным летом хозяин леса смирный — сытый и уравновешенный. Может долго преследовать вас и не напасть, если только не подранен каким-нибудь мерзавцем. Бывают, конечно, исключения… Стефан улыбнулся, вспоминая, как прошлой весной отсиживался в сарае, в то время как какой-то медведь крушил во дворе мачту энергоприемника, и как потом, стремглав перебежав в дом, полдня не смел высунуть оттуда носа. И что медведю в мачте не приглянулось? Мачта как мачта.
