Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей
Он смотрел на нее терпеливым и добрым взглядом. Она машинально поправила прическу и кивнула.
– Хорошо, Грег. А вы тогда зовите меня Сарой. Тахион прислал меня сюда.
– Отлично. Это Марну. Ему сегодня досталось от чьего-то слишком острого ножа.
Грег указал на джокера, который смотрел на нее немигающим, по-звериному напряженным взглядом. Зрачки у него были красноватые, губы обнажали зубы в оскале. Джокер ничего не сказал – то ли не мог, то ли не хотел.
– Наверное, нужно найти себе занятие.
Сара огляделась по сторонам, желая отыскать какой-нибудь предлог, чтобы уйти.
– Мне здесь не помешает пара лишних рук.
«Нет, – хотелось ей сказать. – Я не хочу узнавать тебя. Не хочу признаваться, что была неправа». Сара запоздало покачала головой.
– Э э… ладно. Хорошо. Что мне делать?
Они молча работали бок о бок. Грег намазал длинную рану мазью с антибиотиком, приложил к ней марлю. Сара, придерживая колючие шипы, заметила, что его прикосновение было ласковым, хотя и неуклюжим.
Сенатор наложил повязку и отступил назад.
– Ну вот и все, Мариу.
Хартманн осторожно похлопал джокера по плечу. Колючая голова еле заметно кивнула, и Марну без единого слова пошлепал прочь.
Сара увидела, что Грег смотрит на нее; его лицо покрывала испарина: в клинике было жарко.
– Спасибо.
– Не за что. – Почувствовав себя неуютно, она отступила на шаг. – Вы отлично справились с Мариу.
Мужчина рассмеялся. Он показал ей ладони, и Сара увидела, что они все расцарапаны.
– Пока вы не появились, мне пришлось туго. Но вдвоем из нас с вами вышла неплохая команда. Тахион хотел, чтобы я разгрузил медикаменты; вы ведь не откажетесь мне помочь?
Они какое-то время работали молча, расставляя привезенные коробки и бутылочки по полкам.
– Меньше всего ожидала вас здесь увидеть, – не удержалась Сара, когда они вдвоем втаскивали очередной ящик в кладовую.
– Ведь здесь нет видеокамеры, которая могла бы запечатлеть мои благие деяния, вы хотите сказать? – улыбнулся он. – Эллен отправилась по магазинам с Соколицей. У Джона с Эми накопилась такая груда бумаг, что они хотели запрячь и меня тоже. – Грег развел руками. – Я решил, что принесу гораздо больше пользы здесь. И потом, рвение Тахиона у кого угодно вызовет комплекс вины. Я оставил охране записку, что иду в город. Билли Рэя, наверное, хватил инфаркт. Обещаете, что никому про меня не скажете?
Его лицо приняло такое проказливое выражение, что она не смогла удержаться и рассмеялась. Со смехом улетучилась еще какая-то частица ее хрупкой ненависти.
– Вы постоянно меня удивляете, сенатор.
– Грег, разве забыли?
– Простите. – Ее улыбка померкла. На какое-то мгновение ей так захотелось… прижаться к нему? Она поспешила избавиться от этого чувства.
«Неправда, ты ведь нисколько не стремишься к этому! Просто обратная реакция на долгую ненависть».
Сара оглядела пустые полки кладовой и остервенело рванула картонный бок коробки. Она чувствовала на себе его взгляд.
– Вы все еще не верите тому, что я сказал об Андреа. – Хартманн то ли спрашивал, то ли утверждал. От его слов, которые так точно совпали с ее мыслями, женщину вдруг бросило в жар.
– Я ничего не знаю.
– И вы все еще меня ненавидите.
– Нет. – Она наклонилась к коробке и вдруг порывисто выпалила: – И для меня это еще страшнее!
Собственное признание заставило ее почувствовать себя уязвимой, беззащитной. Сара была рада, что он не видит ее лица, и мысленно выругала себя за откровенность. Сказанные слова подразумевали, что ее влечет к этому человеку; они наводили на мысль о том, что, забыв о своей ненависти к нему, она сменила свои чувства на диаметрально противоположные.
В воздухе повисло напряжение. Грег мог сейчас ранить ее одним словом, убить одним взглядом. То, что он сделал, заставило Сару пожелать о том, чтобы она могла забыть о Суккубе с лицом Андреа и о тех долгих годах, на протяжении которых она питала ненависть к этому человеку.
Грег Хартманн не сделал ничего.
Просто передал ей коробку с бинтами.
– Думаю, это надо положить на верхнюю полку.
Кукольник исходил криком, бился о ментальную решетку, которая удерживала его. Сила внутри Грега отчаянно жаждала вырваться наружу, вломиться в распахнутое сознание Сары и устроить там роскошный пир. Ненависть, которая отшвырнула его прочь тогда в Нью-Йорке, исчезла, и он чувствовал привязанность, которая заняла ее место, ощущал ее солоноватый вкус, словно у крови.
«Так просто! Это будет проще простого! – стонал Кукольник. – Ее эмоции такие глубокие, такие насыщенные. Мы можем превратить их во всесокрушающую волну. Ты сможешь овладеть ей прямо здесь. Она станет умолять тебя об этом, она даст тебе все, чего бы ты от нее ни попросил: боль, покорность, что угодно. Ну же, смелее…»
Грег едва сдерживался. Никогда внутренняя сила не была до такой степени готова хлынуть наружу. Он знал, что так Кукольник создаст ему угрозу. Он нуждался в подпитке – то есть в муках и терзаниях, недобрых черно-красных эмоциях. В Нью-Йорке и Вашингтоне с этим не возникало затруднений. Там у него всегда были под рукой его марионетки, там не составляло труда осторожно подкрасться к жертве, обрушиться на нее и ускользнуть незамеченным.
Но в турне все обстояло иначе. Отлучки бросались в глаза и требовали каких-то объяснений. Приходилось осторожничать; он вынужден был держать свою силу впроголодь. С того дня, когда самолет вылетел из Нью-Йорка, ему удалось насытить ее лишь однажды, в Гватемале.
Кукольник изголодался. Хартманну не удастся долго его сдерживать.
«Попозже, – взмолился Грег. – Помнишь Мариу? Помнишь тот потенциал, который мы почувствовали в нем? Мы прикоснулись к нему, мы раскрыли его. Только попробуй – видишь, ты все еще чувствуешь его, он всего лишь в квартале отсюда. Потерпи еще несколько часов, а потом мы насытимся. Только не трогай Сару. Я не позволил тебе завладеть Андреа и Суккубой; и Сару получить тоже не дам».
«Думаешь, она стала бы любить тебя, узнай она правду? – зубоскалил Кукольник. – Думаешь, она все так же питала бы к тебе теплые чувства, расскажи ты ей обо всем? Думаешь, она стала бы обнимать тебя, целоваться с тобой, позволила бы тебе овладеть ее телом? Если ты и впрямь хочешь, чтобы она любила тебя таким, как ты есть, расскажи ей все начистоту».
«Заткнись! – рявкнул Грег. – Заткнись! Ты получишь Мариу. Сара – моя».
Прошло три часа, прежде чем он смог придумать отговорку, чтобы уйти; Сара решила остаться в клинике. Дрожа от напряжения, которого ему стоило удерживать Кукольника внутри, он вышел на ночную улицу.
Санта-Тереса, как и Джокертаун, не засыпала по ночам, да и сам Рио, казалось, никогда не спит. Грег смотрел на город и видел переливающиеся огненные реки, текущие по долинам между остроконечных гор и чуть не до половины захлестывающие их склоны. Это зрелище было из тех, что заставляют человека на миг остановиться и задуматься о маленьких чудесах, которые человечество, само того не желая, сотворило.
