Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо
Голос Фабрицио, докучный, как жужжание комара, доносился до Караваджо как будто издали – то ли наяву, то ли во сне. И вдруг комариный звон раздался возле самого уха: вот-вот вопьется, и не успеешь прихлопнуть. «Смиренным ремесленником».
– А в Неаполе я что, по-твоему, делал? – огрызнулся он.
Фабрицио погрозил пальцем:
– Я же говорю, не спорь с сильными мира сего.
С нижней палубы через люк вылезли двое моряков. Они тащили безжизненное тело раба, покрытого язвами и коростой. Тряпка, заменявшая ему одежду, была испачкана испражнениями, на бедрах и руках краснели кровавые мозоли от скамьи и весла. Язык вывалился из пересохшего рта, будто ища пищи в воздухе.
От плети на плечах раба открылись старые раны. По потной спине потекли тонкие алые струйки, как будто телу не хватало сил даже на то, чтобы умереть.
Когда матросы подтащили его к правому борту, раб застонал. Голова его откинулась назад. Моряки перевалили ношу через борт, подгадав так, чтобы не помешать движениям весел внизу, и отозвались на всплеск радостным возгласом. Воздух очистился, как будто не человека выбросили за борт, а вылили ночное ведро с нечистотами.
* * *Фасад дворца великого магистра в Валлетте был прост и строг. Он тянулся вдоль площади, соседствуя с более скромным зданием лечебницы – недаром пятьсот лет назад рыцарей прозвали в Иерусалиме госпитальерами. Войдя в ворота, Караваджо миновал сад с пышными пальмами и апельсиновыми деревьями. К палатам великого магистра вела пологая дорожка, чтобы рыцарям в тяжелых латах проще было подниматься вверх. Коридор, ведущий к палате Совета, был вымощен серым и красным мрамором. Караваджо ждал аудиенции.
Дверь распахнулась. Собрание Совета закончилось. Из палаты вышли старшие рыцари из стран, подданные которых в основном входили в орден: Франции, Оверни и Прованса, Арагона и Кастилии, Италии и Германии, а также секретарь, представлявший немногочисленных английских рыцарей, оставшихся здесь после того, как их король Генрих отвратился от Римской церкви. Утомленные, угрюмые, утонченные лица.
Караваджо вошел в палату Совета. На дальней стене виднелась фреска: прибытие госпитальеров на остров и постройка Валлетты. Высокий худой человек в красном рыцарском облачении смерил его взглядом. Налитые кровью глаза отливали оранжевым, как очищенные мидии в рагу. Он прищурился, будто на лице открылись две раны. «Через такие линзы, – подумал Караваджо, – все, должно быть, видится обагренным кровью». Его скудная клочковатая бородка торчала, похожая на пучок водорослей на поверхности мутного пруда.
– Брат Роэро, можете нас оставить, – раздался голос из дальнего конца зала. На деревянном возвышении, обрамленном стенной фреской, сидел пожилой рыцарь. Красноглазый подошел вплотную к Караваджо: тот увидел, как вздрагивают его ноздри, словно унюхав запах, который выдаст Микеле с головой. Дверь за братом Роэро закрылась.
Караваджо направился к старику, одетому в черный камзол, который носили самые высокопоставленные рыцари. Лицо его было морщинистым и обветренным, седые волосы и борода коротко острижены. Он перебирал в пальцах четки. Караваджо хотел было преклонить перед ним колено, но он показал глазами в сторону, давая понять, что аудиенция назначена не с ним.
Великий магистр ордена сидел на помосте в дальнем конце зала. Облачение Алофа де Виньякура приличествовало его сану: златотканый камзол и мантия с вышитой молитвой «Богородице Дево, радуйся». Губы его были плотно сжаты, на лбу напряженно пульсировала жилка. Он почесал указательным пальцем крупную бородавку на носу. За Караваджо он наблюдал словно за приближающимся неприятелем, чью тактику надлежало разгадать.
– Ваша светлость, – Караваджо преклонил колени на ступени помоста. – Микеланджело Меризи смиренно надеется, что сможет вам служить.
Виньякур протянул руку. Приложившись к ней губами, Караваджо заметил, что она холодна, как кольчужная рукавица.
– Значит, у меня вы не будете бедокурить, маэстро Караваджо? С меня хватит и Совета. Не рекомендую меня сердить.
Эти суровые слова он проговорил столь безучастно, что Караваджо вначале подумал, что превратно понял их смысл: итальянский Виньякура был искажен сильным французским акцентом. Он покосился на другого рыцаря, подошедшего к нему. Старик в черном подмигнул.
– Ваша светлость увидит, насколько я благодарен за то, что мне предоставили… – Караваджо хотел было сказать «убежище», но это означало бы признать, что он целиком и полностью зависит от милости Виньякура, – … возможность воочию увидеть чудеса строительного гения, явленные рыцарями, воздвигающими новую столицу на этих бесплодных скалах.
– Вы, художники, все смутьяны, – Виньякур потеребил бородавку. – Видите фреску Переса де Алессио? Его история похожа на вашу. Он бежал из Рима после неких совершенных им бесчинств не один десяток лет назад – сначала в Неаполь, потом сюда. И больше ему некуда податься. Уплывет отсюда, так головы ему не сносить: кровная месть, понимаете ли. И что же? Так и сидит у нас на шее. Дряхлый, выживший из ума старик.
– Ну, пишет-то он похуже меня, – Караваджо ткнул в сторону фрески большим пальцем.
Рыцарь в черном улыбнулся.
– Есть и другой живописец. Как там его зовут? – наморщил лоб великий магистр. – Тоже из Флоренции, как ты, Мартелли.
– Его зовут Паладини, – подсказал рыцарь.
– Ну да, Паладини. Его отправили на галеры за дуэль в Тоскане. А в итоге осел здесь. Уже двадцать лет прошло. Вам, художникам, только дай шпагой помахать.
– Как и вам, рыцарям, – Караваджо увидел, что по губам Мартелли снова скользнула улыбка.
Виньякур встал. Было видно, что колено у него под облачением подрагивает. В его приземистой фигуре чувствовалось сдержанное напряжение.
– Рыцари ордена всегда готовы к бунту. Бывший великий магистр попытался обуздать его – разгорелся мятеж. Что до меня, то я справился с этим лучше.
Караваджо вспомнил рассказ Фабрицио о вельможах и пиратах ордена. Пожалуй, чтобы насадить здесь монашескую дисциплину, приличествующую их сану, великому магистру придется потрудиться.
– Чтобы воздать должное трудам великого магистра, – сказал Мартелли, – мы хотим заказать его новый портрет для дворца.
Виньякур попытался сохранить серьезный вид, но уголки его рта поползли вверх от гордости.
Я не возражаю против предложения брата Антонио. Итак, маэстро, приступайте к заказанному нами портрету. Когда закончите, я поручу вам новую работу. Ах, если бы у моих рыцарей времени на благочестивое созерцание было больше, а помех к тому – меньше! – великий магистр взял Караваджо под руку. Брат Антонио зашел с другой стороны. Художник оказался между ними, как в осаде.
