Клиффорд Саймак - Город
Он гладил голову Эбинизера, теребил его уши.
- Как тебя звать? - спросил он.
- Эбинизер.
- И чем же ты занимаешься, Эбинизер?
- Я слушаю.
- Слушаешь?
- Ну да, это моя работа. Ловить слухом гоблинов.
- И ты их в самом деле слышишь?
- Иногда. Я не очень хороший слухач. Начинаю думать про кроликов и отвлекаюсь.
- Какие же звуки издают гоблины?
- Когда какие. Когда ходят, когда просто тюкают. Иногда говорят. Только они чаще думают.
- Постой, Эбинизер, а где же находятся эти гоблины?
- А нигде, - ответил Эбинизер. - Во всяком случае, не на нашей Земле.
- Не понимаю.
- Это как большой дом. Большой дом. в котором много комнат. Между комнатами двери. Из одной комнаты тебе слышно, есть ли кто в других комнатах, но попасть к ним ты не можешь.
- Почему же не можешь? - возразил Вебстер. - Открыл дверь да вошел.
- Но ты не можешь открыть дверь. Ты даже не знаешь про нее. Тебе кажется, что твоя комната - одна во всем доме. И даже если бы ты знал про дверь, все равно не смог бы ее открыть.
- Ты говоришь про разные измерения.
Эбинизер озабоченно наморщил лоб.
- Я не знаю такого слова - измерения. Я объяснил тебе так, как Дженкинс нам объяснял. Он говорил, что на самом деле никакого дома нет, и комнат на самом деле нет, и те, кого мы слышим, наверно, совсем не такие, как мы.
Вебстер кивнул своим мыслям. Вот так и надо действовать. Не торопясь. Не обескураживать их трудными словами. Пусть сперва схватят суть, потом можно вводить более точную, научную терминологию. И скорее всего она окажется искусственной. Ведь уже есть название. Гоблины - то, что за стеной, то, что слышишь, а определить не можешь, жители соседней комнаты.
Гоблины. Берегись, не то тебя гоблин заберет.
Такой подход у человека. Он чего-то не может понять. Не может увидеть. Не может пощупать. Не может проверить. Все - значит, этого нет. Не существует. Значит, это призрак, вурдалак, гоблин.
Тебя гоблин заберет.
Так проще, удобнее. Страшно? Да, но при свете дня можно про них забыть. И ведь они тебя не преследуют, не донимают. Если очень постараться, можно внушить себе, что их нет. Назови их призраками, гоблинами, и можно даже посмеяться над ними. При свете дня.
Горячий шершавый язык лизнул подбородок Вебстера, и Эбинизер заерзал от восторга.
- Ты мне нравишься, - сказал он. - Дженкинс никогда меня так не держал. Никто так не держал.
- У Дженкинса много дел, - ответил Вебстер.
- Конечно, - подтвердил Эбинизер. - Он сидит и все записывает в книгу. Что мы услышали, псы, и что нам нужно сделать.
- Ты что-нибудь знаешь про Вебстеров? - спросил человек.
- Конечно. Мы про них все знаем. Ты тоже Вебстер. Мы думали, их уже не осталось.
- Остались. И один все время здесь был. Дженкинс тоже Вебстер.
- Он нам никогда об этом не говорил.
- Еще бы.
Дрова прогорели, и в комнате стало совсем темно. Язычки пламени, фыркая, озаряли стены и пол слабыми сполохами.
И было что-то еще. Тихий шорох, тихий шепот, собравший в себя нескончаемые воспоминания и долгий ток жизни - две тысячи лет. Дом, который строился на века и простоял века, который должен был стать родным очагом и до сих пор остается родным. Надежный приют, который обнимает тебя теплыми руками и ревниво прижимает к сердцу.
В мозгу отдались шаги - шаги из далекого прошлого, шаги, отзвучавшие навсегда много столетий назад. Поступь Вебстеров. Тех, которые ему предшествовали, тех, которым Дженкинс прислуживал со дня их рождения до смертного часа. История. Его окружала история. Она шелестела гардинами, стлалась по половицам, хоронилась в углах, глядела со стен. Живая история, которую чувствуешь нутром, воспринимаешь кожей, - пристальный взгляд давно угасших глаз, вернувшихся из ночи.
Что, еще один Вебстер? Дрянцо. Пустышка. Выдохлась порода. Разве мы такими были? Последыш.
Джон Вебстер поежился.
- Нет, не последыш, - возразил он. - У меня есть сын.
Ну и что из того? Сын, говорит. А много ли он стоит, этот сын…
Вебстер вскочил с кресла, уронив Эбинизера на пол.
- Неправда! - закричал он. - Мой сын…
И снова опустился в кресло.
Его сын - в лесу, играет луком и стрелами, забавляется.
«Хобби», - сказала Сара, прежде чем подняться в Храм, чтобы сто лет смотреть сны.
Хобби. А не деятельность. Не профессия. Не насущная необходимость.
Развлечение. Ненастоящее занятие. Ни то ни се. В любую минуту брось, никто даже и не заметит.
Вроде изобретения разных напитков.
Вроде писания никому не нужных картин.
Вроде переделки комнат с помощью отряда шальных роботов.
Вроде составления истории, которая никого не интересует.
Вроде игры в индейцев, или пионеров, или дикарей с луком и стрелами.
Вроде сочинения длящихся веками снов для людей, которые пресытились жизнью и жаждут вымысла.
Человек сидел в кресле, уставившись в простертую перед ним пустоту, ужасающую, жуткую пустоту, поглотившую и завтра, и все дни.
Он рассеянно переплел пальцы, и большой палец правой руки потер левую.
Эбинизер подобрался к человеку через озаряемый тусклыми сполохами мрак, оперся передними лапами о его колени и заглянул ему в лицо.
- Повредил руку? - спросил он.
- Что?
- Повредил руку? Ты ее трешь.
Вебстер усмехнулся.
- Да нет, просто бородавки. - Он показал их псу.
- Надо же, бородавки! - сказал Эбинизер. - Разве они тебе нужны?
- Нет. - Вебстер помялся. - Пожалуй, не нужны. Все никак не соберусь пойти, чтобы мне их свели.
Эбинизер опустил морду и поводил носом по руке Вебстера.
- Вот так, - торжествующе произнес он.
- Что - вот так?
- Погляди на бородавки.
Вспыхнула обвалившаяся головешка, Вебстер поднял руку к глазам и присмотрелся.
Нет бородавок. Гладкая, чистая кожа.
Дженкинс стоял во мраке, слушая тишину, податливую сонную тишину, которая уступала дом теням, полузабытым шагам, давно произнесенным фразам, бормотанию стен и шелесту гардин.
Стоило пожелать, и ночь превратилась бы в день, линзы переключить очень просто, но старик робот не стал изменять зрение. Ему нравилось размышлять в темноте, он дорожил этими часами, когда спадала пелена настоящего и возвращалось, оживая, прошлое.
Остальные спали, но Дженкинс не спал. Ведь роботы никогда не спят. Две тысячи лет бдения, двадцать веков непрерывной деятельности, и сознание не отключалось ни на миг.
Большой срок, думал Дженкинс. Большой даже для робота. Ведь еще до того, как люди перебрались на Юпитер, почти всех старых роботов деактивировали, умертвили, отдали предпочтение новым моделям. Новые модели больше походили на человека, мягче двигались, лучше говорили, быстрее соображали своим металлическим мозгом. Но Дженкинс остался, потому что он был старым верным слугой, потому что без него усадьба Вебстеров не была бы родным очагом.
