Владимир Михайлов - Заблудившийся во сне
А тут, в самом уголке? Господи, вот уж не ожидал! Старые, читаные-перечитаные, затрепанные детские книжки, давным-давно изданные. Когда самого Груздя еще не было на свете. Довоенные еще издания. Рабле – в переложении для детей. Рони, «Приключения доисторического мальчика». Ну и, конечно, мушкетеры, рассыпающиеся на отдельные страницы. Память о детстве, о родителях? Так или иначе, книжки эти здесь сохранялись. А что толку?
Хотя, если подумать, какой-то прок все же был: память подсказывала, что вот такую же, – если не эту самую, то, во всяком случае, очень похожую книжку я нашел в древнем макроконе, незадолго до начала розыска Груздя. Так что они могли находиться в какой-то связи.
От книг я перешел к беглому обзору того, что висело на стенах. Один акварельный пейзаж. Похоже – изображение его собственной дачи. Для увековечения, так сказать. Несколько фотографий: хозяин дома с некоторыми весьма известными людьми, российскими и другими. Дань понятному честолюбию. Какие-то парижские виды, не Елисейские поля и не Эйфелева башня, но укромные уголки – средневековые домики, узкая булыжная улочка. Еще вид неизвестного происхождения: громадные, странного вида деревья, ручей петляет меж ними. Выполнено, кажется, фломастерами, в уголке – неразборчивая подпись, но не Груздя, начинается на М, работа явно не профессиональная. И еще вид, но в другой манере: степь с редкими зелеными купами, и горная гряда голубеет далеко на горизонте. Что за местность – не оговорено. Вот и вся галерея. Что дальше? Африканские маски – вероятно, привезенные из поездок, скорее всего в те места, где их производство поставлено на поток. Но уж больно грубо сделаны маски. Слишком грубо для подделок. Ну, в конце концов, мне это безразлично. Говорит разве что о вкусе хозяина.
А на письменном столе – подставка с полудюжиной трубок и зеленый фирменный кисет с голландской «Амфорой». Я понюхал: запах был тот же, что и на втором уровне ПС, в трубке, которая, естественно, осталась там: я не мог бы унести ее, если бы даже захотел, она никак не была связана с моим жизненным опытом, и я мог сохранять ее лишь до первого перехода. Я осмотрел трубки, что стояли здесь: та была одной из них. Я повертел ее в пальцах и поставил на место, окончательно поверив в то, что Груздь действительно побывал там и, возможно, его спугнули крестоносцы – или он сам торопился по своим делам куда-то в другие измерения Пространства Сна.
Узнать бы еще: в какие именно? Пока я не нашел ничего нового. Однако не все еще потеряно. Пошарим-ка в ящиках…
Ящики были, разумеется, заперты – там, в Производном Мире; здесь, в ПС, все тамошние ухищрения не срабатывают, здесь и своих хватает. Я стал выдвигать один ящик за другим. Бумаг оказалось очень немного; вероятно, деловая переписка хранилась на дисках, они же – в сейфе. Я его пока не обнаружил, но был уверен, что стальное хранилище скрывается за дачным пейзажем. Ничего, доберемся еще. Времени хватает – поскольку его тут просто нет. Единственным интересным, что мне удалось найти, кроме наивных и трогательных писем, нацарапанных детскими каракулями в давние времена (дети его, я знал, давно уже выросли), оказалась старая, почти совершенно выцветшая фотография. На ней мальчик лет десяти, основательно укутанный в меховую шубейку, стоял на коротеньких лыжах на фоне дома – судя по облику, построенного где-то в конце двадцатых – начале тридцатых годов. На стене дома виднелась табличка, свидетельствовавшая о том, что дом располагался в Большом Карпатском переулке, и я на всякий случай крепко вбил название и вид дома в память: никогда не знаешь, что и когда может вдруг понадобиться, – а также и самого мальчика. Снова память о детстве? Груздь, видимо, был сентиментален – как всякий жестокий человек, а добрым его, судя по карьере, назвать было бы трудно. Были также какие-то наброски, я пробежал глазами страницу-другую; видимо, Груздь раздумывал о своей будущей книге, сейчас кто только не пишет книг. Конечно, это тоже была информация; ясно, однако, что далеко в Пространство Сна он ушел не ради поисков материала для своего творчества. Если, конечно, он ушел сам; но в версию с похищением я все еще до конца не верил.
Да, ящики стола меня основательно разочаровали.
Я обратился к услугам сейфа, который действительно обнаружил за акварелью с дачей. Он, однако, оказался под метелку пустым. Это, впрочем, меня не весьма удивило: в яви тут побывали люди из СБ – увозили тело в больницу и, конечно, наложили лапу на все, что могло представлять не чисто семейный интерес. Были, так сказать, в своем праве. И это тоже – моя ошибка: для поиска в квартире Груздя надо было выбрать более раннее время, когда в Производном Мире он еще не уснул; тогда все еще лежало на своих местах. Пожалуй, придется так и сделать: явиться сюда вторично – ну, скажем, неделю тому назад. И повторить осмотр.
Что, где, когда?
Только после этой, так сказать, предварительной части я решился наконец перейти к главному: к личному компьютеру Груздя.
Он стоял здесь, на специальном столике, вполне современная машина, хотя и не последний крик. Это было мне понятно: Груздю по карману было бы установить и самую последнюю супермодель с без малого мгновенным быстродействием и памятью, в которой уместилась бы вся известная нам история человечества; однако к своим машинам привыкаешь, успеваешь приноровиться к их характеру, сглаживать недостатки и наилучшим образом использовать достоинства, и потому вовсе не спешишь гнаться за модой. Такая машина – как бы член семьи.
Я осторожно, с невольным уважением присел на удобное кресло-вертушку. Открыл клавиатуру и не без робости, мне вовсе не свойственной, включил.
Все на первый взгляд показалось нормальным. Набор программ смело можно было назвать стандартным. Я убедился в этом, бегло просматривая файл за файлом. Все как у людей. За исключением, пожалуй, двух дирекций.
Первая называлась «Examination», вторая – «Suicide».
И та, и другая оказались основательно защищенными. С первой я провозился более получаса, изобретая все новые и новые пароли; ни один не подошел. Пришлось призвать на помощь весь мой опыт компьютерного взломщика. В голове стало уже неприятно шуметь, когда машина наконец нехотя уступила и я без всяких угрызений совести проник в хранилище чужих секретов. Сложности на этом не окончились: два первых файла уничтожились, едва я попробовал заглянуть в них. Файлы были, так сказать, заминированы на неизвлекаемость. Это заставило меня еще поразмыслить. Зато в третий, последний файл я вошел уже без происшествий.
Содержанием его оказался анализ записи последнего перед исчезновением нормального выхода в СП. Не воспоминаний Груздя об этом эпизоде, но анализ подсознательной информации, которая снималась со спавшего тела, вероятнее всего, аппаратурой, установленной самим Груздем. Знай об этом кто-нибудь другой, обязательно возник бы какой-то шорох. Его не было – значит, никто не знал. Во всяком случае – никто из нас, из СБ, да и из близких Груздю людей тоже.
