Джеймс Гарднер - Неусыпное око
— Да! — рявкнула я. — Я знаю, что это важно!
Он присмотрелся ко мне, как сова, через свои затемненные очки. Затем спросил:
— Палка или мешок?
— Простите?
— В бытность мою простодушным новичком, — начал он, — наставники пользовались прямыми методами, чтобы помочь мне справиться со страхами. Когда я колебался, использовать или нет свой связующий кристалл, они либо били меня палкой, либо надевали мешок мне на голову. — Он театрально вздохнул. — Варварские были времена — клянусь, я буду более просвещенным. Говоря это, я подразумеваю, что дам тебе выбрать. Палка или мешок?
Я изумленно воззрилась на него: где же палка или мешок… но опять же, он носил обычную для улумов большую суму — гладкий мешок из шкуры ортов, расположенный возле паха, фиксирующийся ремнями, идущими вокруг шеи и к щиколоткам. Сума была достаточно велика, чтобы вместить несколько палок из эскримы и пару-тройку мешков.
Пока я на все это таращилась, его рука скользнула к проделанному в суме отверстию на молнии.
— Ни палки, ни мешка, — выпалила я. — Я это сделаю. Дайте только время.
— Как тебе будет удобно. — Тик сложил руки перед собой: портрет человека, готового ждать.
Ждать, пока я не вызову демона своего связующего кристалла. Пока не решу снова поводить судьбу за нос.
Ладно. Мне и самой это надоедает — постоянный скулеж по поводу кристалла: «О горе, что, если мой мозг взорвется?» Вы, должно быть, говорите на это: «Соберись, дорогуша. Связующий кристалл — это дар, а не проклятие. И в любом случае эта штука так переплелась со всеми твоими извилинами, что у тебя нет иного выбора, кроме как уживаться с ней».
Я ненавидела страх. Это было так несерьезно, по-детски — учиться семь лет, а потом раскваситься, превращаясь в тошнотворный ужас, когда мне наконец-то досталось то, чего я так хотела.
Безумно. Безмозгло. Типично для Фэй.
Но вам не захочется дальше слушать нытье о том, как у меня ум за разум зашел. Либо вас уже от этого с души воротит, либо вы мне не верите. Просто королева школьного драмкружка порет чушь про свое сомнительное прошлое, тогда как выглядит она, забери ее дьявол, вполне дееспособной. Крепкое здоровье… без единой зависимости… любящая семья… не слишком искалечена депрессией, неврозом или психозом. Даже уже не изуродована веснушками. Прекрати жаловаться, сука.
Довольно справедливо.
Но даже если ненавидишь собственную хандру, ничуть не легче полностью очиститься от прошлого. Или настоящего. Или будущего, когда оно пугает тебя до чертиков.
Страх есть страх. Боль есть боль. Даже когда ты знаешь, что всем надоел.
Мне это тоже надоело. Это разочаровывало меня. Я все твердила себе: «Преодолей».
Слова, слова, слова… Слова не заменяют силы воли… и как бы там ни было, слова — неподходящий инструмент для некоторых видов работ. Вместо того чтобы силой воли вцепляться во что-либо до побелевших пальцев, иногда нужно это просто отпустить.
Итак. Там, в своем кабинете, напуганная мировым духом Кси, переживая из-за рассудка Тика и пристыженная его вопросом «палка или мешок», я наконец-то вернула себя к тому, чему учили в «Оке». К медитации. Принятию. Дисциплине без дисциплины. Тому, что я вырабатывала в себе семь лет.
Вовнутрь, в центр себя — в ту часть, которая задышит, если ты перестанешь мешать.
Не считайте это апокалиптическим преображением, не думайте, что я завалила свой страх навсегда. Ничто никогда не бывает столь легким. Но я нашла прибежище в том, чему меня учили, и позволила себе сделать шаг.
— Вперед.
Мозг — это бутыль, наполненная сахарным сиропом, соленой водой и уксусом. Опустоши ее.
Мозг — это книга, наполненная поэзией, элегиями и сквернословием. Нажми «удалить».
Опустоши бутыль.
Опустоши книгу.
Опустоши мозг.
Если вы погрузите руку в море, а потом пригоршней вынете ее из воды, что вы получите? Ничего, кроме стекающей с вашей ладони воды. Вам не зачерпнуть воду силой; вы не можете ею завладеть. Но если вы погрузите руку в море и оставите ее там, если позволите себе чувствовать прохладу волн и запах соли — кто тогда сможет сказать, что океан не целиком ваш?
Не ищите, не избегайте… просто наблюдайте. Если вы хотите активировать робкую частичку сознания, то пусть остальные умолкнут. Когда разум заткнется, станут слышны тишайшие голоса.
Память нелинейна, кроме крохотных обрывков, десять секунд тут, полминуты там. Только отрывисто-мимолетные вспышки, в которых вы можете отследить последовательность событий, не забегая вперед, не находя по пути других воспоминаний, принесенных ассоциациями. Ядро вашего мозга корчится, сопротивляясь линейности, ужасаясь перспективе аутизма — постоянства, изолирующего мозг от внешнего мира.
Потом являются хомо сапы, а так как мозги у нас вязкие, как ил, то почти любое действие, придумываемое нами для самих себя, идет по прямой. Подробные инструкции, планы деловых совещаний, расписания и поэтапные графики проектов. Вся наша культура = сначала А, потом Б, потом В. Сковываем тигра кандалами, одна цепь за другой.
Всему свое время. Общество донимает нас постулатами типа: «Безнравственно — плохо — грешно даже рассматривать саму возможность прочувствовать все и сразу».
Но я хотела всего — всего, о чем я говорила и что делала в ночь перед смертью Чаппалара.
Я открылась навстречу воспоминаниям, не приказывая им прийти, потому что приказывающая часть моего рассудка была не тем узлом, который я хотела задействовать.
Открой внутреннее око. Просто взгляни на то, что есть там, в глубине.
Мы с Чаппаларом прощаемся перед входом в офис «Ока». Его милый забавный образ, то, как он прыгает, отталкиваясь, от одного ствола к другому в роще офисных деревьев нашего квартала. Я, идущая к транзитной станции, где после села в скоростную капсулу, идущую к дому.
Не было заметно, чтобы кто-то следил за нами.
Выбираюсь из скоростной капсулы и иду к дому. Озабоченная, поглощенная своими мрачными мыслями: в переживаниях о бомбе — связующем кристалле, — тикающей в моем мозгу.
Внезапно приходят воспоминания о другом времени — не сопротивляйся перемене темы, пусть так и будет, раз уж мой разум мне это преподнес. Лицо студента старшего курса, которого я едва знала, — он умер от информационной опухоли в самом начале мушора.
В воображении — картина кипящей крови, бьющей из его глазниц Ужас, который, должно быть, пережила его семья. Ужас, который переживет моя семья, случись это со мной. Наши дети, прилагающие все с таким „трудом приобретенные силу воли, самоуверенность, ярость, спокойствие и все же не находящие ничего, что утишило бы скорбь. Мои мужья и жены, хоть и имеющие в активе по нескольку похорон, но все же шокированные до глубины души, потому что они рассчитывали на меня, рассчитывали, что я буду той, кто попадет в переделку, той, за кем нужен глаз да глаз, той, к кому обращаются все взоры, если кто-то спрашивает: «Что мы будем делать сегодня вечером?», потому что Фэй сегодня может быть не в духе…
