Константин Брендючков - Последний ангел
Не думайте, что я тут что-то воображаю, я знаю о самочувствии моих сотрудников, "читаю" их мысли, да и Афина, которой, разумеется, тоже привелось испытать это на себе, подтверждает то же самое, со своей, конечно, окраской:
- При тебе мне и думается радостнее, мой милый; видишь, как благотворно ты на меня действуешь.
Конечно, я не злоупотребляю своими возможностями, никогда не лезу в чужие мысли, не касающиеся работы, но, право же, такие "штурмы" доставляют удовольствие, которое можно сравнить с прочтением хорошей книги, с просмотром спектакля или с шахматной игрой.
Кстати, о шахматах: вот с ними мне последнее время просто не везет. Я не очень сильный игрок, но когда-то легко обыгрывал многих своих сослуживцев. У нас в бюро есть один перворазрядник, но мне случалось выигрывать и у него, а за последнее время с кем ни сяду, непременно продую.
Мне кажется, да и партнеры говорят, что при всем при том я играю и сейчас неплохо, им нравится со мной играть, играю я, по их словам, изобретательно и остро, а всегда оказывается, что они играют еще лучше. Ну ни одной партии не могу выиграть, обидно даже!
И это - несмотря на то, что я сосредоточиваюсь не только на игре, я невольно вижу мысли соперника, знаю его планы, но стоит подстроить ловушку, затеять комбинацию, придумать маневр - партнер меняет ход, который собирался сделать, догадывается о ловушке, раскрывает мой маневр и непременно сажает меня в галошу! Не происходит ли и здесь нечто подобное творческому штурму: ведь самого себя обыграть невозможно!
Ну ничего, шахматные поражения меня не огорчают, они многократно компенсируются тем, что мне удалось сосредоточить в себе весь объем работы отдела, я непрерывно держу в голове все задумки своих инженеров, помню их решения, представляю их чертежи так, как если бы все это запечатлелось в долговременной памяти нашего компьютера. Я даже не подозревал, что у меня такая крепкая и объемная память, а по мере того, как я "вжился" в ход разработок, она, кажется, улучшилась еще больше.
Плохо только то, что мое начальническое положение отгородило меня от товарищей по отделу, новых я себе не завел и оказался на отшибе. Не будь Афины, совсем одичал бы.
А вместе с тем, она как бы усиливает этот отрыв. Кроме Вас, никто до сих пор не догадывается о нашей близости, она ревностно охраняет свою тайну, поэтому и приходится воздерживаться от общения с другими. На самом деле, вздумай я пригласить к себе кого-либо, а тут вдруг и Афина пожалует - вот и появится трещинка в ее тайне. Она беспокоилась даже за случай с вызовом неотложки.
Ладно, до отпуска осталось не так долго, как-нибудь пережду, а после отпуска нужно что-то придумать, а то совсем превращусь в отшельника.
Только сейчас заметил, что написал для Вас непомерно много, но тут уж ничего не поделаешь: как у Афины, есть тайна, которую знаю только я, так и о моей тайне известно только Вам. Случись что со мной, - а это не исключено - моя тайна не должна пропасть. А довериться я нахожу возможным только Вам.
На этом позвольте пожелать Вам и Вашему семейству всего самого наилучшего. Очень хотел бы с Вами повидаться, но сам никак не нахожу времени приехать к Вам, а потому и приглашаю Вас к себе.
Ваш Олег Нагой.
21
Прошло немало времени - отцвела осень, установилась зима, - когда Кузьма Кузьмин смог наконец откликнуться на приглашение Олега Петровича. Он приехал с утренней электричкой, но весь день потратил в облздраве на дела своей больницы и выбрался оттуда лишь к самому концу рабочего дня.
"Вот и хорошо, - удовлетворенно подумал он, - случись закончить раньше, где бы я стал ожидать Олега Петровича!"
Повиснув на поручне троллейбуса, Кузьма Кузьмич предвкушал, как его встретит сейчас Олег Петрович, выпьют по капельке, плотно пообедают и основательно выговорятся, прежде чем приступить к опыту, о котором они списались заблаговременно.
За все это время Кузьма Кузьмич нигде не перекусил, чтобы не портить аппетита, у него, как говорится, маковой росинки во рту не было, и от троллейбуса шел быстрым шагом, бодро помахивая своим маленьким "докторским" саквояжем.
Позвонив, он с минуту переминался, прислушиваясь к звукам, доносившимся из квартиры, потом толкнул незапертую дверь и вошел, не дождавшись разрешения. Оказывается, в квартире вовсю гремел Турецкий марш, неудивительно, что дверной звонок остался неуслышанным.
"Уж не в мою ли честь такой парад?" - подумал Кузьма Кузьмич. Он поставил саквояж на столик в передней, не торопясь разделся, потер, по врачебной практике, руки и, сказав "ну-с", открыл дверь столовой.
К его удивлению, там оказалась молоденькая женщина, вольготно расположившаяся в кресле и с видимым удовольствием попивавшая из чашечки кофе.
Увидев вошедшего, она моментально поставила чашечку, выключила магнитофон, успела проверить рукой крепкий узел волос на затылке, поднялась и быстро проговорила:
- Здравствуйте! Вы, наверное, Кузьма Кузьмич? Раздевайтесь, пожалуйста. Ах, вы - уже! Тем лучше. Проходите. Садитесь. Олега Петровича нет, но это ничего, он просил вас дождаться и передать, что ему пришлось срочно выехать на ГРЭС для консультации.
Не прекращая говорить, женщина обошла Кузьму Кузьмича, сняла с вешалки пальто и так быстро в него облачилась, что он не успел даже помочь:
- Олег Петрович обещал не задерживаться, - добавила она, а вы будьте как дома, располагайтесь, пожалуйста, по своему усмотрению, а мне пора бежать.
Она уже двинулась к двери, но вдруг остановилась, пошарила в кармане и протянула. Кузьме Кузьмичу что-то круглое и плоское:
- Чуть не забыла! Поставьте это на магнитофон, здесь Олег Петрович записал что-то для вас. Всего доброго! Ключ, если понадобится отлучиться, вот здесь, в двери.
- Постойте! - взмолился Кузьма Кузьмич. - Когда хоть приблизительно вернется Олег Петрович?
- Там что-то связано с испытанием во второй смене, а точнее трудно сказать. Так я пошла, меня ждут дома.
- Э-э, погодите! А если я, черт возьми, не смогу дождаться, как тогда быть?
- Это исключено, об этом Олег Петрович ничего не говорил. Но, если уж так получится, заприте квартиру занесите ключ ко мне, на этой же улице, дом тринадцать, квартира семнадцать.
И, пресекая возможные возражения, энергичная особа метнулась к двери, оставив ошеломленного Кузьму Кузьмича одного.
"Прибыл в гости, называется, пообедал и душу отвел!" - разочарованно подумал он и перевел взгляд с двери на предмет, оставшийся у него в руке. Когда-то у него был граммофон, потом, следуя моде, обзавелся патефоном, теперь вот привезла Ирочка проигрыватель, - все это были машины, мало отличающиеся друг от друга. С магнитофоном он был знаком лишь издалека и обращаться не умел.
