Сергей Павлов - Лунная радуга. Книга 2. Научно-фантастический роман
Все невольно повернули головы в сторону Элдера.
— Нет, командор, — подал голос Бакулин, — условий было три. Ты забыл сказать, что запретил нам обследовать Кратер. Пренебреги мы запретом — многое наверняка прояснилось бы.
— Ценою двух человеческих жизней, — заметил Асеев. — Наверняка.
— Двух, — согласился Бакулин. — Не шести, а только двух. И в этом все дело.
— А я… — проговорил Накаяма, сдвинув к переносице брови, — я имел неосторожность думать, что камикадзе давно успели выплатить свой варварский долг. По крайней мере, очень на это надеялся.
— Правильно, Аб, — сказал Элдер. — Мстиславу следовало бы немедленно извиниться перед Асеевым.
Мстислав подумал и выдал свой вариант извинения:
— Извини, командор. Я, вероятно, не прав, но остаюсь при своем… пусть даже ошибочном мнении.
Элдер нахмурился, но промолчал. Остальные тоже молчали.
— Протестую! — спохватился Рамон. — Бакулин становится в позу героя.
— Неправда, — сказал Мстислав. — Я ничего не имею против героики, но сегодня мы обсуждаем профессиональные ошибки.
— Не надо, — возразил Михайлов, — не передергивай. Профессиональная ошибка — далеко не то же самое, что оплошность. Как профессионалы мы действовали грамотно. Другое дело — много ли было от этого проку. Никто ведь не виноват, что на Обероне прошлый опыт нам не пригодился и что действовали мы там практически вслепую. По-моему, тот, кто расшибает себе лоб в темноте, не восклицает: «Виноват, это профессиональная ошибка!» Уж скорее: «Ах, чтоб тебе провалиться!!!»
— …И в специальных случаях проклятие тут же сбывается, — не преминул дополнить Джанелла.
Оценивая реплику, Леонид показал Рамону поднятый над кулаком большой палец. Ни на кого не глядя и словно бы нехотя (так умел беседовать только он) продолжил:
— Профессиональных ошибок не было, и копий по этому поводу ломать не надо. А разговоры на уровне «чутье обмануло, интуиция подвела» лично меня угнетают. Есть в них этакая поэтическая неподвластность здравому смыслу. Я понимаю, Коля, зачем ты сочиняешь сказки про свою должность, но ведь на самом-то деле поэзии в ней с гулькин нос, а остальное — суровая проза. Должность начальника рейда на спецкораблях нужна УОКСу для того в основном, чтоб было с кого спустить шкуру за неудачную экспедицию, и это для нас не секрет. И никто из нас всерьез не поверит, будто мы вляпались в оберонскую западню потому, что на проклятущем том планетоиде ты не сумел быть «чувствительнее» меня или «интуитивнее», скажем, Рамона. Дело-то совсем в другом!..
— И ты, конечно, знаешь в чем, — вставил Бакулин.
— Представь себе, знаю. Это несложно. Мы вляпались потому, что не могли не вляпаться.
— Всех удовлетворяет мнение Михайлова? — спросил Бакулин.
— Да, — ответил за всех Накаяма. — Леонид прав, это действительно просто. Мы угодили в оберонскую западню именно потому, что за этим туда и пришли. Кому в самом деле нужны десантники, которые отсиживались бы на орбите в комфортабельных каютах «Лунной радуги»?…
— А вот кстати, — сказал Леонид, — вырваться из западни без потерь нам помешала смелость. Будь у нас повадки пугливых газелей — все обошлось бы как нельзя лучше. Потому что спастись можно было только немедленным бегством. Паническим, если хотите. Дело решали секунды. Но нот, десантник так не умеет. Сразу бежать без оглядки его не заставит никакая дьявольщина — сперва он должен взглянуть ей в лицо. Годы тренировок и приобретенный опыт научили нас быстро ориентироваться в любой обстановке и молниеносно парировать внезапные удары — если их вообще можно парировать. Одному мы не научились: молниеносно драпать. Вдобавок Асеев и Элдер не могли себе позволить драпать впереди всех, и выдержка командиров соответственно подействовала на подчиненных. Пяти упущенных минут оказалось достаточно. — Михайлов развел руками. — Ведь никто не ожидал никакого подвоха от заурядного планетоида. Особенно после того, как разведавангард в шагающей соковыжималке под названием «Казаранг» безнаказанно попирал ступоходами зловредное ледорадо…
— Ты прав, Леонид, — прошептал Меф бесчувственными губами, не слыша себя и не надеясь, что его услышат другие. — Но прав и Мстислав: лучше бы мы с ним погибли в разведавангарде.
* * *
…«Казаранга» он посадил в трех километрах от Кратера. Сажал без особых предосторожностей, быстро, применив маневр «лоу-спид». Это чтобы в точке финиша надолго не зависать в облаке пара над кипящими лужами грязи, растопленной жаром тормозных струй. Быстрых посадок он не любил, но иначе на лед не сядешь. Иначе на льду будет сидеть не машина, а вмерзшее в грязь, совершенно беспомощное, слепое, белое в пушистой шубе изморози чучело…
* * *
Он помнил все, что было связано с разведавангардом на Обероне. Каждую мелочь. Помнил так ясно, будто это происходило вчера… Нет — сегодня, сейчас!..
ДРАККАР В ПРИЦЕЛЕ
Прикосновение к планетоиду было жестким: приняв на себя двенадцатитонную массу, пронзительно взвизгнули амортизаторы ступоходов, катер низко просел и, едва не ударившись днищем, подпрыгнул. Медлительный многометровый отскок-перелет на макушку выпуклой наледи. Второе касание. Ступоходы чиркнули по гладкой поверхности. Когти фиксаторов на ступоходах, брызнув фонтанами ледяного крошева, резко притормозили движение — машина развернулась боком, застыла. Стремительный «лоу-спид» с отскоком десантники называют «птичий рикошет», «кайт-рибаунд». «Птичий рикошет» был выполнен с, блеском.
— Приехали, командир, — сообщил он Бакулину, поднимая стекло гермошлема. — Оберон, Ледовая Плешь.
— Правда? Мне показалось — Луна, Море Спокойствия, — Мстислав тоже поднял стекло и, как это делают десантники сразу после посадки, отстегнул привязные ремни и защелки-фиксаторы (кроме защелки на правом бедре чуть выше колена, которую в любое мгновение можно открыть ударом ребра ладони).
Горошина миниатюрного Солнца висела в черном небе низко над горизонтом, и тени Ледовой Плеши были длинные, острые и очень густые, как ночные тени на неровной местности, озаренной лучами сильных прожекторов. Кинжалы теней указывали в сторону Кратера, которого, впрочем, отсюда не было видно, хотя с макушки ледяного нароста, где застыл «Казаранг», обширная равнина просматривалась необыкновенно далеко. Рядом, метрах в двадцати от наледи, пучилось живописно подсвеченное облако пара, похожее на растрепанный, почерневший сбоку кочан капусты гигантских размеров. Место в облаке, откуда выпрыгнул катер, легко можно было определить по ярко-белому, охваченному полукружьем радуги пятну усиленной конденсации снежной пудры.
— Замечательный ты пилот, Меф, — признал Бакулин. — Тебе на рукав бы «дикую кошку» — да в наш отряд.
— Обойдусь цивилизованным альбатросом. Ну и… что дальше? Куда прикажешь?
— А дальше нам следует осмотреть район А по диаметру.
— Хотел бы я знать, где тут диаметр…
— Бери правее градусов на тридцать к направлению теней, — посоветовал Бакулин, включив автокарту маршрутного сопровождения. — Ошибемся — старшие товарищи нас с орбиты поправят.
— Поправим, — пообещал голос Элдера. — На следующем витке. А сейчас не теряем надежды услышать доклад командира.
Мстислав вынужден был доложить о посадке строго по форме.
Элдер одобрил:
— Молодцы, элегантно провели «кайт-рибаунд». Пояса оптических преобразователей от снега свободны, даже отсюда видно: изображение у вас — как сквозь чистое стекло… Что ж, это кстати. Пройдите километра два, осмотрите район, пока мы тут все подготовим для основного десанта. Салют!
— Салют. Меф, дай шпоры нашему ослику.
— С удовольствием. Но куда?…
Бакулин махнул рукой куда-то вперед. За горизонт опускалась светлая черточка хорошо видимой среди звезд «Лунной радуги».
Плавно покачиваясь на ходу, «Казаранг» зашагал под углом к частоколу теней. Было слышно, как с хрустом вонзались в пористый лед когти фиксаторов, поскрипывали амортизаторы и щелкали тяговые сердечники электромускульной системы ступоходов.
Ледовая Плешь, которая под черным небом издали имела вид гигантского светлого продырявленного посередине диска, густо усыпанного осколками цветного стекла, вблизи являла собой хорошо освещенное боковым светом мрачновато-хаотическое нагромождение крупных и мелких обломков грязного льда. За исключением смолистой черноты теней и ярчайшей белизны небольших по площади участков, припудренных метановым и водно-аммиачным снегом, все краски этого промерзшего насквозь ландшафта были довольно блеклыми. Правда, некоторые трещины и раковистые вывалы сильно поврежденной (если не сказать — изуродованной) коры ледового панциря, отдельные глыбы и языки щебнеподобного крошева обращали на себя внимание желтоватой и даже йодистой окраской. Но преобладали грязно-зеленые, серые и сизые расцветки деталей рельефа. Надпанцирные наледи были светлее: грязно-белые, бледно-желтые и синевато-белесые. Он старался придерживаться этих застывших многоярусными складками натеков когда-то выдавленной из трещин жидкости — шагать «Казарангу» здесь было легче. Время от времени далеко впереди что-то сильно блестело — точно расставленные на местности зеркала. Сколы льда?… Поразительно контрастный по освещенности мир.
