Владимир Булат - Лишь бы не было войны
Когда я 16 августа вышел на перрон Витебского вокзала, меня встречал сам Вальдемар, чисто выбритый и в форме своего министерства (он уже сдал государственные экзамены и получил право повсеместно носить форму госбезопасности). Новенький белый китель подпоясан темно-синим поясом, стирать такой - сущее наказание для любящей супруги.
- Ну что? "репатриант"? - таким насмешливым тоном я разговариваю со своими близкими друзьями.
- Нет, - ответил я, - репатриация - это было бы, если бы я оказался году эдак в 1913-м. А это - эмиграция, хуже того - "беженство", хотя и непреднамеренное.
- Месяц назад... - он сделал паузу для того, чтобы предъявить документы на контроле, - месяц назад правительство, как мне об этом дали знать, решало вопрос о твоей судьбе...
- Да?! Никогда не думал, что мое затерянное существование станет проблемой для целого кабинета министров. И любопытно, что же они там решили?
- До сих пор для всех людей ты был как бы моим двойником, мною...
- Так я и есть ты.
- Физически нет. Ты занимаешь свое место в пространстве и ведешь независимый образ жизни. Юридически, следовательно, ты тоже - не одно со мной.
Я улыбнулся.
- Что?
- Мы с тобой как два лица некой двоицы - подобосущны, но не единосущны. Они хотят меня натурализовать, в смысле смены имени и места проживания?
- Видишь ли, все это составляет государственную тайну - пока, во всяком случае. Когда мы освоим технику перехода в параллельный мир, тогда пожалуйста: ты рассекретишься.
- И то дело! Может, назад хоть вернусь.
- Тебя так тянет назад?!
- Каждому - свое, Вальдек. Здесь я как Грильдриг завишу от ваших великанов. Достаточно единого их сомнения, и мои часы будет нетрудно сосчитать.
- Какие у тебя пессимистические взгляды.
- Я не верю в гуманность вашей системы.
- Дорогой мой, на тебя уже истратили больше, чем на любого космонавта, а ты все еще считаешь себя обреченным. В общем, пока они ничего не решили, и все оставлено как есть...
- Куда отвезти прикажете? - спросил чернявый таксист на привокзальной стоянке, приняв нас за братьев-двойняшек.
- Улица Героев Халхин-Гола.
Всю, дорогу водитель и Вальдемар оживленно обсуждали последние события на маньчжурской границе (водителя на эту тему навел наш адрес). В начале этого месяца участились провокации со стороны маньчжурских пограничников, и значительная группировка войск на Дальнем Востоке была еще более усилена. Водитель полагал, что это и есть начало большой войны с Ниппонией, и что мы можем наконец отомстить за Спасск и Оху. Вальдемар, наоборот, был уверен, что все обойдется, как обходилось все прошлые разы. Я же рассматривал улицы города, не знавшего ни блокады, ни приватизации. По сравнению с весной появилось множество новых машин скорой помощи германских марок, а частные ларьки, стоявшие раньше где попало, убрали в строго отведенные места. На многих фонарях висели предостерегающие надписи: "Выгул собак строго запрещен! Штраф - 10 рублей".
Двумя близнецами мы вошли в вальдемарову квартиру, где нас ожидала белокурая Виола, чья внешность сама по себе была пропагандой расизма. За ужином Вальдемар рассказывал:
- Моего отчима едва не разжаловали в рядовые... Да... Обыкновенная борьба ведомств, в Рейхе это часто случается... По счастью, его выручил его давний знакомый по летной академии в Ванзее: и они завтра, да, завтра отправляются на новое место службы - в Южную Африку в Ивангород, то есть Йоханнесбург. И приглашают меня на новоселье... Поедешь?
- Нет! На сей раз - нет. У меня что-то вроде аэрофобии - боюсь летать на самолетах. Все время представляется, что мои кости белеют где-нибудь в сахарских дюнах вперемешку с обломками самолета, а в теленовостях всех континентов проходит короткой строкой: "Потерпел аварию самолет "Люфтганзы", следовавший рейсом Берлин - Йоханнесбург".
- В таком случае тебе предстоит прогулка на сопки Маньчжурии, ибо мне через месяц надо быть в двух разных концах планеты. М-да, если бы тебя не было, тебя надо было бы придумать!
- А если я там часом погибну? Или в этом и состоит попытка вашего правительства решить мою проблему?
- Дурак ты, Вальдемар! У тебя часом, - передразнил он меня, - не развилась мания преследования?
- А откуда мне знать, не нахожусь ли я под колпаком у твоих коллег? Тут не только мания преследования появится.
- На основании знакомства с твоим вариантом моей биографии я могу сделать вывод, что с психическим здоровьем у вас плоховато, - он безнадежно махнул рукой. - Да нет же: погибнуть ты можешь и на ближайшем перекрестке под колесами грузовика. Или - как ты мне рассказывал - погибнуть, не родившись от аборта, как у вас при демократии заведено. Ты меня убил, Вальдемар. В стране, где разрешены аборты, ни одна диссидентская тварь не смеет и рта открывать насчёт каких-то там "репрессий".
- Ладно, извини, мне просто надоело быть переезжей свахой. Очень жаль, что правительство не пришло ни к какому выводу.
- Вальдемар, неужели тебе здесь плохо?! Ну скажи, положа руку на сердце, где лучше: там или здесь?
- Мне кажется, наши миры просто несоизмеримы.
- Хотя у вас же там капитализм со всеми его прелестями - чего я спрашиваю?
- Я тебе писал о том, что был в Наславче?
- Ты там был? Когда?
- 21 июня.
- Так в это самое время...
- Да, вы с Виолой тоже были там. Но меня никто не заметил: для всех я был невидим, люди даже проходили сквозь меня. Я решил, что начался мой переход в мой мир, но нет - эффект исчез через несколько часов.
- И это случилось именно в то время, когда ты приехал к деду?
- Я думаю, это совпадение. Первое, что я заметил, это равнодушие ко мне собак.
- Да, это показатель! Но ведь это же уникальное явление! Ты был в тот момент сразу в двух мирах! Тебе надо немедленно обратиться к ученым.
- Оставьте вы все меня в покое! Я устал от этого всего! Я ненавижу шпиономанию, научные исследования и медицинские процедуры!
- Ты часом не замыслил самоубийство?
- Дойдет и до этого.
- Смотри на вещи проще, Вальдемар. Ты был у Антона в пионерлагере?
- Да. Я как раз поспел к его дню рождения - 17 июля - и передал ему подарок от родителей - видеоплеер.
- Что?
- У нас это называется плеер, а у вас - проигрыватель. Антон в чинах не обойден - замначальника лагеря. Он недолго горевал о той своей любви и нашел себе очень миниатюрную медсестру пионерлагеря. Хильда сохранила мне верность, хотя в мое отсутствие ее домогались несколько мальчишек, и моя личная жизнь впервые за последние несколько лет приобрела плавные и предсказуемые очертания. Я ведь был в этом пионерлагере еще в 86 году, в 12 лет. Помню одного парня, который был похож на зазнавшегося ученика факира. С ним у меня тогда вышла ссора из-за девчонки, и мы, здраво рассудив, что не гоже двум таким панам из-за этого чубы друг другу рвать, поделили ее: мне четные дни, ему - нечетные.
