Миху Драгомир - Белая пушинка (сборник)
Он вынул из кармана несколько флакончиков и показал их мне.
— Например, капли из первого пузырька я принимаю, когда мне становится плохо, и через несколько минут начинается рвота — выворачивает буквально наизнанку. Капли из второго пузырька ослабляют эффект пилюли, а капли из третьего — вовсе его уничтожают, Все отлично продумано. Ну, я и сказал себе: «А почему бы и не рискнуть? Летчиков-испытателей на свете много — не меньше десяти тысяч. А вот испытатель пилюль я единственный».
— Послушай, Мэнни, — сказал я. — У нас в редакции нашлось бы для тебя место, и работать тебе особенно не придется. Ты только наблюдай, а писать буду я. У тебя наметанный глаз, жизнь ты знаешь, вот и станешь чем-то вроде репортера.
— Нет, она не согласится.
— Кто «она»?
— Жена. Пойми, Гарроу, каково ей было бы, если бы я стал репортером в жалкой газетенке, после того как был пилотом? Она решила бы, что это предел падения. Не обижайся, но с тобой дело проще — ты прирожденный журналист. А теперь скажи честно: тебе самому нравится эта идея — испытание пилюль?
— Жуть!
— Значит, тебе такая работа не нравится?
— Нет, скорее пугает.
— М-да… Дело вкуса. Видишь ли, Гарроу, я, собственно, пришел попросить, чтобы ты написал об этом.
— С удовольствием. Мы начнем такую кампанию против мистера Туби старшего, что ему жарко станет!
— Нет, нет, пока не надо. Оставь его в покое. Наоборот, хвали его. Мне нужна реклама. А вот когда фабриканты пилюль во всех штатах узнают о моем существовании, тогда можешь уничтожить не только Туби старшего, но и Туби младшего. Хотя, признаюсь откровенно, не думаю, чтобы голос вашей левой газетенки мог заглушить хор всех «Таймсов», «Ивнингов» и «Уорлдов», когда они дружно начнут славить фабрикантов пилюль. Лучше помоги мне создать прочную основу для моей новой семейной жизни.
— Не успеешь, Мэнни. Хозяева в два счета отправят тебя на тот свет.
— Ну и пусть! Зато я стану национальным героем. Шутка ли? Человек-уникум, который за один-единственный год победил чуму, чахотку, брюшной тиф, сап, чесотку…
— Ну, чесотку ты не одолеешь, сколько бы ни старался.
— Ладно, пускай. Но остаются еще ангина, оспа, сыпняк…
— А еще что?
— Да уж позабыл, что там еще.
— Не станешь же ты утверждать, что будешь принимать и пилюли от чумы?
— Буду. Они тоже включены в программу. Ты даже не представляешь себе, с какими интересными типами работает старик Туби! Если бы все эти изобретатели чудодейственных лекарств не умирали с голоду, они принесли бы человечеству огромную пользу.
Мэнни встал и похлопал меня по плечу:
— Значит, договорились, Гарроу? Помоги мне, а я расскажу тебе про все их подлые проделки. Будь здоров. Я забегу в пятницу.
Через несколько дней после нашего разговора я сидел в редакции и писал. Вдруг послышались знакомые шаги Мэнни. Они показались мне более грузными, чем обычно, и я подумал, что бедняга, видимо, очень устает на новой работе.
— Это я, — сказал он.
Боже мой, что за фигура! Вздутые щеки свисали, живот неимоверно вырос. Одет он был в немыслимую женскую кофту навыпуск.
— Это я, — пискляво повторил он. — Старик Туби дал мне какую-то чертовщину для желающих пополнеть, и, по-моему, эффект потрясающий. Ты не находишь?
— Да, тебя неимоверно разнесло!
— И жена говорит то же самое; она отказывается меня видеть.
— Почему?
— Ей, видишь ли, не нравятся толстые мужчины. Ну, как мне убедить ее, Гарроу, что это не прихоть, а профессиональный риск? В конце концов должен же каждый из нас хоть что-нибудь сделать для человечества!
— На сколько же ты поправился за эти три дня?
— На тридцать килограммов. Под личным наблюдением самого Туби я съел уйму всякой пищи — ел ветчину, яйца, запивал молоком, снова ел пирожные, жаркое, морковь, апельсины. И вот результат.
— И как ты себя чувствуешь?
— Признаться, тяжеловато. Сам не знаю почему. Увы, старина, я должен бежать. Шеф ждет меня у весов в лаборатории. Будь здоров.
Недели две Мэнни не появлялся. Я несколько раз звонил ему, но мне неизменно отвечали, что он работает над новым препаратом и не может подойти к телефону. Попытался я заглянуть к нему домой, на Итальянскую улицу, но никого не застал. Я начал было беспокоиться, когда однажды вечером в редакции появилась женщина. Она куталась в платок, так что лица ее не было видно. Она молча положила передо мной визитную карточку Мэнни.
— Это он вас послал? — спросил я.
— Да, — прошептала женщина.
— Ну, как у него дела?
— Спасибо. Работает.
— Над чем же он так упорно работает? Почему он прячется от меня? Неужели старик Туби боится, что Мэнни стащит его патенты?
— Нет, мистер Гарроу, не в этом дело. Просто бедняга Мэнни не может выйти на улицу.
— Почему же?
Женщина молчала.
— Почему? — повторил я.
Женщина молча сняла с головы платок, и я увидел Мэнни, вернее, фигуру, имевшую довольно отдаленное сходство с Мэнни и очень похожую на снежного человека. Лоб зарос волосами, брови почти закрыли глаза, а со щек и подбородка свисала длинная густая борода.
— Растет, как снежный ком, — простонал Мэнни. — У меня такое чувство, словно я — лопнувший тюфяк, из которого лезет солома. Черт побери, Гарроу, я мог бы обеспечить потребности небольшой матрасной фабрики только за счет волос с головы, даже без помощи бороды!
— Так почему же ты не принимаешь свои хваленые капли? Чего ты ждешь? — взорвался я.
— Мне не разрешают, — жалобно сказал Мэнни. — За каждый лишний килограмм волос я получаю дополнительно полдоллара. На эти деньги я хочу купить жене ковер к Новому году.
— Ковра тебе не хватает? На кой черт он тебе нужен, когда у тебя на каждой щеке висит по коврику?
— Б-р-р, — содрогнулся Мэнни. — Если бы она увидела меня сейчас, то не помог бы не только ковер, но даже «Кадиллак» новейшей марки. Она все равно бросила бы меня. Ведь она убеждена, что я работаю в лаборатории техником. Понимаешь, Гарроу, техником!
Он тряхнул головой, и волосы, собранные в пучок на его макушке, буквально затопили мой письменный стол, словно горный поток, вырвавшийся из теснины.
— Что ты делаешь? — закричал я, невольно хватаясь за ножницы.
— Умоляю тебя, брось ножницы! — испугался Мэнни. — Здесь волос на добрых два доллара. Сейчас я их подберу. Бедняга Лони Гудинг, как бы он был счастлив, если бы имел такое средство! А миллионы лысых на всем белом свете, ради которых я страдаю! Дай мне, пожалуйста, побольше скрепок.
Он не без кокетства свернул брови трубочкой и закрепил их, как это делают женщины со своими прическами. Затем уложил волосы в огромный клубок и, заколов его на макушке, ловко прикрыл платком.