Кеннет Балмер - Пробуждение Чародея: Накануне Судного дня. Пробуждение Чародея. Планета кочующих городов
— Почему так называют? — переспросил Кроч с тихой усмешкой. — Скоро сам поймешь. Смотри.
Они перебрались через отрог ущелья и посмотрели вниз. Плащи и попоны жестко хлопали на холодном ветру. Впереди, насколько хватало глаз, расстилалась огромная, дикая страна — деревья, поблескивающие ручьи, глубокие расселины, скалы. Все в ней выглядело так, словно земля эта, после пережитых когда-то в прошлом ужасных мучений, навеки погрузилась в жуткие пучины сумасшествия.
— Отсюда начинается дикая земля — Кратер Безумия. Это конец Брианона. А вон, если я не ошибаюсь, Сэлоп и старина Фурз. Эй вы, гроза предаккеров! Давно видели дангов?
Двое пограничников, к которым относились эти слова, резко обернулись и, увидев Кроча, поскакали к нему. Кроч соскочил с коня. Последовало похлопывание друг друга по спине и взаимные приветствия — настолько бурные, что рука Уолли невольно дернулась к рукоятке меча. Во всем облике этих мужчин чувствовалась какая-то обреченность, роднившая их с окрестным пейзажем, а во взглядах проскальзывала ухмылка бездонной пропасти, словно окружающий ландшафт каким-то образом проник к ним в мозг и сделал их своими послушными игрушками. Те же тревожные черты Уолли обнаружил и у всех остальных пограничников этого гарнизона, несшего службу в Тесном Ущелье, на самой окраине Брианона.
— Так вот почему они взяли с собой пограничников! — заключил Уолли, чувствуя себя дураком оттого, что не догадался об этом раньше.
— Принцесса прибыла на границу!
По этой команде немедленно собрался весь гарнизон, и первоначальное чувство благоговейного трепета постепенно уступило место радостному воодушевлению. Началось грандиозное празднество — вспыхнули костры, зашипело мясо, зазвучали песни, и вино полилось рекой.
Кроч потащил Уолли к огню и усадил его рядом с Сэлопом и Фурзом, которые, поддавшись царившему вокруг общему возбуждению, обсуждали рискованность предстоящего предприятия и вспоминали эпизоды минувших дней.
Уолли на мгновение заметил принцессу, которая, с улыбкой на устах, ехала в сопровождении офицеров к серой скале, выступавшей с одной стороны ущелья. Горящие факелы оставляли длинные темные тени на холодных камнях. Она беззаботно улыбалась и походила на нежную розу в зарослях крапивы, но все же Уолли уловил тень тревоги на ее спокойном лице. Принцесса уже устала, хотя путешествие только начиналось.
У нашей принцессы глаза голубые.
Голубые, как небо, глаза…
Всю ночь напролет люди ели и пили, и спали. Бряцание оружия, позвякивание конской сбруи, треск костров и капающего жира, храп, булькание вина, чья-то смачная отрыжка, громкие возгласы, шумные споры, изредка прерываемые звонкими затрещинами, голоса игроков, режущихся в азартные игры прямо у врат ада — все это, вперемешку с обрывками песен, вторгалось в сознание Уолли, словно видения кошмарного сна. Что он, растерявшийся обитатель городского предместья, делал здесь, веселясь у порога неведомого мира вместе с этими головорезами и их принцессой?
Утром следующего дня Джека разбудило фырканье лошадей, нетерпеливое постукивание копыт и запах жарящегося мяса. Он совершенно окоченел, а его плащ покрылся ровным слоем инея, который лежал на нем, словно масло на бутерброде. Джек зевнул. Кроч пихнул его под ребра.
— Сегодня мы выступаем, Джек! Наконец-то юнцы отделятся от настоящих мужчин!
— Позволь мне… — начал было Уолли, но тут же прикусил свой предательский язык. «Позволь мне остаться с юнцами?» Как шутка это выглядело совсем не смешно, и не всякий понял бы, что Джек только шутит. На самом же деле он вовсе не собирался прятаться за чужие спины.
— Позволь мне доесть мое макне, — поправился он, отряхивая попону и плащ от белого ‘хрустящего инея.
Солдаты, все еще сопровождавшие экспедицию и проделавшие большую часть пути на боевых повозках, теперь должны были идти пешком или ехать верхом.
По серым каменным ступеням крепости быстро спустилась принцесса Керит. Ее лазурное платье было наполовину скрыто широким, украшенным драгоценными камнями, голубым плащом с высоким воротником и богатой отделкой. Натянув на руки длинные перчатки, она торопливо направилась к своему коню — об этом белом скакуне ходило немало легенд. Из ноздрей лошади струей бил завивавшийся кольцами снежно-белый пар. Стальные подковы звонко цокали по каменным плитам.
Итак, среди толкотни суетящихся слуг, надменной чопорности офицеров, нервного волнения усаживающихся на лошадей ремесленников, царственный кортеж медленно выехал со двора и направился в разверстую бездну Тесного Ущелья. Настроение у всех было приподнятое.
Даже у Джека Уолли. Особенно у Джека Уолли.
Он чувствовал, что имеет особое право пребывать в бодром расположении духа. Сколько из этих преданных мужчин, весело гарцевавших вокруг, могло похвастаться тем, что они спасали жизнь своей принцессе? Ну? Так сколько же?
Она проехала мимо Уолли и Кроча. Ее бледное лицо с полузакрытыми веками, вытянутым в неуверенной церемониальной улыбке ртом, округлыми щечками, слегка тронутыми морозным румянцем и похожими каждая на пронзенную шипом грудку соловья, проплыло мимо, плавно покачиваясь в такт с уверенной поступью ее скакуна. Далекая, недоступная, словно красавица из сказки, она внушала бодрость духа и вызывала чувство беззаветной преданности у этих грубых, неотесанных мужчин. Как знамя, развернутое перед битвой, она проехала вдоль рядов своих подданных.
Затем коротким царственным жестом принцесса направила своего коня к дальнему концу Тесного Ущелья — туда, где начинался бессмысленный хаос Кратера Безумия.
— Зачем, — недовольно спросил Уолли, занимавший в кавалькаде место рядом с Крочем, — ей понадобилось самой отправляться в это путешествие?
— Так решили мудрецы. Хотя я слышал, что Джарфон из Тривеса выступал против этой затеи. Он сказал, что если принцесса не может положиться на свой народ, дабы тот исполнил ради нее все, что потребуется, то тогда какой вообще прок в этом предприятии?
— В его словах есть свой резон, — заметил Уолли, трясясь в седле. Он чувствовал себя слишком опустошенным, чтобы по достоинству оценить тот волнующий момент, когда, его лошадь, ловко лавируя между валунами и скалами, ступила наконец на безумную землю.
— Вон, взгляни на старого Сафферина.
Сафферин — седовласый мудрец, ехавший с непокрытой головой, — судя по всему испытывал ужасные мучения. Его костлявое, угловатое тело неловко болталось и раскачивалось в седле, а зад, как догадался Уолли, уже немало пострадал во время утреннего конного перехода, последовавшего за днями приятной езды в экипаже.
