Александр Полещук - Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы
— А как думает Жак? — спросил я. — Ведь, насколько мне «известно, он должен считать речь результатом длительных коллективных усилий? Так, кажется, об этом писал и Энгельс? Речь — результат коллективного труда, речь — дитя труда.
— Жак безусловно уверен в успехе! — быстро ответил Годар. — Энгельс сделал по этому вопросу ряд очень тонких и верных замечаний… Не улыбайтесь, Карл, но Фрезер познакомил меня с ними. Действительно, когда животное находится в естественных условиях, то оно не испытывает никакого неудобства от неумения говорить. Но теперь, после тысяч и тысяч лет общения с человеком, прирученное животное, прежде всего собака и лошадь, обладает гораздо более податливой и чуткой нервной системой. Общение с человеком, участие в труде вместе с человеком привели к появлению новых чувств и новых потребностей. Теперь и собака и лошадь понимают не только интонации голоса, но умеют разбирать звуковой, фонетический состав слова. Можно не сомневаться, что у них появилась потребность в членораздельной речи, пусть примитивной. Препятствие только одно: отсутствие органа речи. Но стоит голосовым органам хоть как-то приспособиться, как животное начинает говорить, частично копируя, частично — в очень узких пределах — и понимая…
— Вы говорите о попугае?.. Но попугаи просто болтают!
— Это не так, это ошибка! Как ни мал запас слов у попугая, но, раздраженный, он будет выкрикивать ругательства, которым его научил какой-нибудь матрос, а захочет есть — будет просить лакомство и никогда не перепутает одного с другим. И это попугай! А собака обладает несравненно более развитым мозгом, ей только не хватает органа речи. И мы его создадим!
— На что вы рассчитываете? К механическим голосовым связкам потекут от мозга какие-то импульсы, согласен, но они подойдут в виде нервных импульсов, нервных, а не электрических. Ведь мозг не телефонная станция!.. Я, правда, не изучал физиологию…
— Вы хотите сказать, на богословском факультете? — обиженно дернул головой Годар. — В этом пункте я рассчитываю только на самое Альму. Мы ей поможем. Конечно, мы поместим ее в атмосферу газа, дадим очень небольшую концентрацию, мы будем предлагать ей различные задачи, и она начнет слышать какие-то звуки, звуки, которыми она управляет…
— И вы думаете объяснить ей, что вот, мол, к ее гортани приживлены две тонкие проволочки, называемые электродами…
— О нет, конечно, не так просто!.. Мне даже трудно сказать, на что я надеюсь… Я думаю, что Альма обратит внимание, что каждое ее желание что-то попросить у хозяина, что-то сказать ему, сопровождается звуком — ужа не лаем, не повизгиванием, а другим звуком. Вспомни, как ведет себя умная собака, если хозяин прикажет: «Попроси сахар, скажи «сахар»!» В таких случаях собака с мучительным старанием пытается что-то произнести, из ее горла вырываются звуки — не лай и повизгивание, а именно отрывистое, нечленораздельное слово. Собака понимает, собака старается… Я думаю, что первыми словами Альмы будут простейшие, из обычного «словаря» хорошо воспитанной, умной собаки. Ведь Альма очень умна. Иногда мне кажется, что она не только понимает значение десятков слов, но отлично читает и мои мысли…
Годар не сразу принялся за Альму. Он обложил себя учебниками и атласами по анатомии собак, успешно прооперировал несколько других собак, от которых он желал только одного — чтобы они хорошо перенесли операцию по приживлению электродов. Собаки действительно выживали, но были чрезвычайно чувствительны к тому бугорку, из которого выступала тонкая проволочка. Пришлось срочно подыскивать подходящий сплав, который был бы и гибким, и в то же время не окислялся, находясь бесконечно долго в живом организме. В решении этой задачи мне удалось помочь Годару.
Фрезер появлялся все реже и реже — его захватили какие-то дела, связанные с забастовкой в Шарлеруа.
Правда, его помощь и не очень была нужна: аппарат Фрезера — небольшая коробочка с батарейным питанием, собранным на полупроводниковых триодах, — работал безукоризненно. В него был вмонтирован крошечный динамик. Мы опробовали его действие на биотоках действия человеческой руки.
Достаточно было положить на медную пластинку, соединенную со входом прибора, руку, как в динамике раздавался очень сложный звук, похожий на низкий голос. Руку сжимаешь в кулак — и звук становится выше. Распрямляешь пальцы — и звук уже другой, странный, вибрирующий.
Через несколько недель Альма совершенно оправилась от операции, на ошейнике ее был серебряный контакт — выход вживленного электрода. Фрезер и Годар целыми днями вырабатывали у Альмы рефлекс на звуки различной высоты. Теперь уже Альма не бежала к кормушке на высокий звук — она знала, что только при низком звуке там будет лежать мясо. В ней выработалась реакция на высоту звука, на его протяженность.
Наконец к ошейнику Альмы подвесили весь аппарат вместе с динамиком. Теперь в комнате раздавались самые различные звуки. Альма долгое время не могла сообразить, что эти звуки связаны с нею, порождаются ее различными желаниями. «Понять» этого она не могла, но почувствовала скоро, и вот при каких обстоятельствах.
Годар настлал в клетке Альмы металлический пол, соединенный с индукционной катушкой, дававшей резкий и неприятный ток, как только в комнате раздавался звук определенной частоты. Альма вначале вела себя очень спокойно. Динамик, укрепленный у нее на груди, гудел и свистел, как вдруг среди беспорядочных звуков появился тон, на который включалась индукционная катушка. Альма вздрогнула и заметалась по клетке. Мне стало жаль Альму. И я, попросив Годара, по возможности, уменьшить раздражающее напряжение на катушке, покинул лабораторию.
Через двадцать часов Альма совершенно успокоилась. Годар разбудил меня. И я, спустившись к нему, был поражен: Альма совершенно хладнокровно бегала по просторной клетке, выпила воды, съела подачку. Ее динамик по-прежнему беспорядочно гудел, но звук, включавший неприятный для Альмы электрический ток, не появлялся. Альма исключила опасный звук из диапазона своего искусственного «голоса». Она «поняла»! Этот эксперимент сыграл очень большую роль в дальнейшей тренировке Альмы, так как вызвал у нее внимание к звукам, вылетавшим из динамика.
Следующим этапом была выработка рефлекса на пищу. Альма стала получать пищу только после того, как Фрезер или Годар включали автомобильный гудок, укрепленный на лабораторном столе. Альма очень быстро поняла, что этот протяжный звук гудка предшествует появлению пищи. Но гудок с каждым днем раздавался все реже и реже; все реже появлялась и пища. Какова же была наша радость, когда Альма, после двадцати восьми часов голодания, вдруг «нащупала» в своем искусственном «голосе» звук, близкий к тону гудка, за которым следовала еда… Специальное устройство, соединенное с кормушкой, тотчас же выбросило перед самым носом Альмы маленький кусочек мяса. Альма много раз издавала этот чудодейственный звук, и каждый раз после него перед нею появлялся очередной кусочек мяса.
