Михаил Васильев - Искатели
Ощущалось, что она совсем рядом, почти обнаженная. Как легко и вместе с тем трудно подойти и взять ее за эти тоненькие плечи. Ужасающие его самого мысли.
"Сделать еще один шаг. Еще немного, и уже нелепо будет вообще ничего не делать… Не так нелепо, если учесть, что я настолько старше, — утешил он себя. — Ей еле-еле девятнадцать лет. И еще я ее преподаватель, препод. Вот и не использую служебное положение…"
— Как в той сказке про стулья. Кресла, банкетки, табуретки. — Он ощущал, что говорит что-то совсем ненужное. — Где эти стулья оценивали людей очень односторонне. С одной стороны…
— А мне нравится, как люди устроены, — помолчав, сказала Диана, будто в ответ на какие-то свои мысли. — Отвернитесь, я разденусь — купаться буду.
"Чего здесь раздевать? — в смятении подумал Платон. — Эти ленточки и шнурки"?
Отвернувшись, он кинул кокос в гравитационный гамак, взял бинокль. Оказывается, пар над водой немного рассеялся. Скопление белых домов вдалеке сейчас казалось незнакомым красивым городом. А здесь опять — бетонный берег, сквозь воду видно морское дно. И вдруг — в воде её тело, совсем обнаженное, она плыла, отталкиваясь разведенными ногами. И уже нельзя возмущенно воскликнуть, как он недавно мог бы, он потерял право сказать что-то вроде: "Девушка! Что вы делаете?! С ума сошли?"
В бинокле опять — террасы у противоположной стены, рисовые чеки, нерентабельные огородики, а потом, все ближе, послышались приближающиеся шаги.
— Понимаю о чем ты думаешь. Ты так громко молчишь. — Это произнесла она. Почему-то назвала его на ты. Так громко и смело.
Даже на расстоянии от ее тела веяло жаром. Они остановились, лицом к лицу, глядя в упор, внутрь глаз друг друга. Что-то сжалось внутри. Оказывается, он уже ощущал руками ее гладкую, как теплый мрамор, спину. Задохнувшись парным воздухом, он вдруг почувствовал припадок нежности к этому полудетскому телу, обхватил его.
***
Теперь между домами Платона и Дианы через улицу протянулся легкий мост из стального арматурного прутка. Несколько дней назад Платон сказал, проговорился невсерьез, что хорошо бы им ходить друг к другу с крыши на крышу, как Гай и Герда в сказке о Снежной королеве. Диане неожиданно понравилась эта мысль. Зимовщики, монтажники с верфи быстро выполнили её легкомысленный заказ, и над улицей появился этот вот горбатый мостик с маленькой площадкой на вершине. Площадка опиралась на столбы, две чугунных трубы. Там, рядом с ними, росло высокое дерево.
Получилось в духе Дианы, романтично, как ей нравилось. Они вдвоем даже дали название этому мосту, хоть и длинное и даже немного неуклюжее — Андерсеновский. Андерсеновский мостик.
Только сейчас он заметил, что мощные ветви дерева упираются в их мостик и когда-нибудь сломают его, свернут прутья в сторону. Подумал, что строители, ("Даже мостостроители, в данном случае") конечно, понимали это. Значит, и они не рассчитывают, что кладоискатели с Земли будут жить здесь вечно и вечно ходить друг к другу над этой улицей.
А его теперь всегда тянуло туда, в ту комнату с другой стороны лестницы. Постоянно. Казалось, что только Диана — единственное настоящее из всего здесь. То, что случилось на острове рядом со статуей "Девушки с кувшином" как-то не стало обычным для этого времени "дружеским сексом", почему-то не осталось мимолетным развлечением, эпизодом. Все приобрело необычное тяжеловесное значение.
Он налил и выпил воды из кувшина, стоящего на подоконнике среди цветочных горшков. Ощущение удовольствия, когда пьешь воду. Как в детстве. Что-то изменилось внутри, даже физиологически, может быть.
"Влюбленный". И слово оттуда же, из бумажных "романов".
Какое первое слово он скажет, когда увидит ее? Почему-то он тщательно придумывал, выбирал его.
"Хорошо, что мой компьютер мои мысли не слышит, не умеет. А-то сказал бы сейчас какую-нибудь хрень".
Он сам ощущал, что поглупел, будто что-то закупорилось в голове. Вспомнил об этом, войдя на мостик. Мостик этот до сих пор был каким-то непривычным, казался ненадежным. Внизу, между прутьями, была видна мостовая, и как-то особенно отчетливо — каждая подробность, каждая соринка там. На вершине мостика, на площадке Диана, желая, чтобы все было, как в сказке, поставила ящики для цветов и даже посадила там розы.
Платон не особенно доверял Андерсену и сомневался, что розы будут расти в ящиках. Из какого-то мазохизма Платон вообразил, как он идет по этим железным прутьям, совсем уже нелепый — с букетом цветов и бутылкой вина.
"Ну, цветы — это чересчур, такого сейчас никто не поймет, а вино? Где его здесь добудешь. Разве что в каком-нибудь буфете на транзитном корабле".
Сейчас на астероиде стояли цементовоз на Фобос и инопланетный лайнер на планету Новая Луна.
"Совершить подвиг во имя прекрасной дамы. Достать бутылку вина. Цементоперевозчики такое вряд ли пьют. И новым лунатикам оно ни к чему, разве что в качестве какого-то безумного экзотического раритета".
Площадку на середине его пути частично прикрывала крона росшего рядом дерева. Окончательно ощутив себя дураком, Платон остановился, скрытый его листвой.
— Золотое и серебряное шитье, — доносилось из близкого теперь окна Дианы. Значит, она была не одна. — Последняя мода того времени. Темное сукно, бархат, кринолины огромные. Жемчуг этот гомункулус из слоновой кости вытачивает, точнее, конечно, из мамонтовой. Сейчас пробует эффекта перламутрового блеска добиться. Карл говорит, что такие жемчужины дороже настоящих получатся.
Голоса двигались по комнате и стали неразборчивыми.
— А бриллианты у нас догадались изо льда простого делать, — опять донеслось оттуда. — Специальное силовое поле их форму сохраняет. Новые технологии в театральном деле. Мы, зимовщики, люди технические.
Платон, наконец, узнал низкий голос Августы.
— …Ну да, холодные, наверное. Ну, ради красоты, ради праздника можно потерпеть — это ненадолго. Все хорошее ненадолго. Вот кончится спектакль, и эти бриллианты растают, а вице-королева, твоя, значит, мать, опять превратится в плазмоэлектрогазосварщицу Августу… А кого этот ваш железный человек будет играть? — продолжала она. — Трудно для него будет роль подобрать.
— Ты его так при нем не называй, — послышался голос Дианы. — Обидится. Он себя титановым считает.
В глубине комнаты зашевелились. Платон увидел Диану. Та остановилась перед зеркалом, отставив руку с веером — манерно, как, вероятно, по ее мнению должны были держать его актрисы. Одежда на верхней половине туловища у нее была средневековая — какой-то лиловый бархат с чем-то блестящим, а на нижней — современные и будничные брючки. На поясе, вместо пышных юбок с турнюром — пока только проволочный каркас:
