Александр Рыжов - Земля Тре
Глеб совершенно выбился из сил. Тело кренилось вперед, и он переставлял ноги механически, только для того, чтобы не упасть. На бегу развязались оборки, и, выволакивая ноги из сугробов, он думал лишь о том, чтобы не потерять каньги. Чувство опасности притупилось. После того, как спустились с перевала, он хотел крикнуть Косте, что пора бы остановиться, но из горла вырвался только сиплый выдох.
Кольцо гор осталось позади. Добежав до березовой рощицы, Коста рухнул на снег и раскинул крестом руки и ноги. Глеб в изнеможении упал рядом и вдавил лицо : в холодный сугроб. Минут пять они лежали а молчании, слышалось только, как клокотал воздух в распаренных легких.
Отдышавшись, Глеб поднял облепленное снегом лицо.
- Скажешь... опять обошлось?
- Заткнись, - попросил Коста, но это грубое слово прозвучало так слабо и беспомощно, что Глеб не выдержал и засмеялся.
- Ты чего?
- Ничего... Просто смешно.
Нервный хохот вырывался из груди вместе с приступами кашля. Коста пробурчал что-то под нос и засмеялся сам. Смех душил их, и они опять уткнулись лицами в снег. Немного погодя Глеб поднялся и, стирая мокрой ладонью пот и кровь с рассеченного о скалу лба, проговорил:
- А все-таки выбрались! Я думал, конец.
- Я тоже. - Коста сел и потер виски. - Что ты сделал с камнем?
- Ничего. Просто дотронулся.
- Руки бы тебе поотшибать, чтоб не лез куда не надо.
- А я знал?
Помолчали. Коста посмотрел на звезды, которые снова появились на небосклоне и засияли ярче прежнего.
- Где мы?
- Разве важно? Земля чужая - будем плутать в трех соснах...
- Не скажи. Старик говорил, что наш путь - на север. Пойдем по звездам, авось не собьемся.
- Пешком?
- Ясно, что не в карете.
- Далеко... Без лыж, по снегу...
- А что остается?
Коста предлагал единственное, что можно было предложить. Поразмыслив, Глеб и сам принял бы такое решение, но после того, как эти слова произнес другой, он стал невольно придумывать возражения. Хотя зачем их было придумывать? Без оленей, со скудным запасом провизии, в самом сердце земли, на которую, по совету Харальда, не следовало даже ступать, они не имели никаких шансов не только на то, чтобы добраться до погоста Истертой Скалы, но и на то, чтобы выжить. Глеб понимал это прекрасно, но прикусил язык.
Сотрясать воздух было бесполезно, потому что те же самые мысли крутились в голове у Косты. Они посмотрели друг другу в глаза, и необходимость в споре отпала сама собой.
- Что ж, пойдем, - сказал Глеб. - Завтра?
- Завтра.
Коста снова посмотрел на звезды.
- Стожары вверх полезли, время к ночи... Не развести ли нам костерок?
Это было сказано вовремя - разгоряченные тела остыли, и мороз уже заползал под шубы, но Глеб, увлеченный своими мыслями, вздернул плечами только после слов Косты.
- Пожалуй...
Они вошли в рощу, расчистили место для костра. Глеб отошел в сторону и стал резать березовые ветки. Нож плясал в дрожавшей от усталости ладони. Когда лезвие вонзалось в кору, по всему телу Глеба пробегала судорога, исходившая, казалось, от самой березы, а срезанные прутья трепетали в руках, словно живые. Кое-как нарезав небольшую охапку, он вернулся назад. С другой стороны появился Коста. Он бросил хворост на снег и утомленно выговорил:
- Руки трясутся, сил нет.
- У меня тоже...
Они развели костер, отогрелись и испекли на углях кусок оленьего мяса. Ели без аппетита, медленно двигая челюстями. Коста достал мороженую семгу и попробовал настрогать ее тонкими лепестками, как рассказывал Пяйвий. Лепестки были безвкусные и таяли во рту.
- Ерунда! - Коста сплюнул на снег.
- Так не едят, - сказал Глеб. - Подлива нужна.
- Где ж ее возьмешь?
Семгу оставили на потом. Костасунул ее обратно в мешок и поднялся.
- Куда ты?
- Веток маловато. Пойду нарежу еще.
- Помочь?
- Я сам. Спи.
Глеб прислонился спиной к березе, закрыл глаза и мгновенно провалился в сон. В голове возникла черная пустота, из которой, как побеги из плодовитой весенней земли, стали вырастать и распускаться диковинные цветы. Словно кувшинки на озерном зеркале, они закружились в плавном хороводе, расположились один под другим и стали медленно удаляться. Глеб увидел что-то похожее на зубья большого гребня, потом на перевернутую букву "М"... Потом цветы превратились в звезды, и на черном фоне золотыми крапинками выткалось созвездие, которое в Киеве называли Борона, а в Византии... На языке у Глеба вертелось красивое женское имя, но пока он вспоминал его, сжавшаяся гармошкой звездная цепочка распрямилась, а на ее конце образовалась петля. Миг - и на шее Глеба захлестнулась удавка. Он вскинул руки, захрипел, в груди забулькало...
- Глеб! Глеб!
Громкий крик распорол плотную оболочку сна, как острый клинок распарывает материю. Глеб открыл глаза... Сон? Явь? Шею по-прежнему обнимала жесткая веревка, а легкие судорожно вздымались, втягивая воздух через сдавленное горло. В глазах было темно, мельтешили только красные точки - то ли угли костра, то ли зрачки невидимых хищников.
Глеб попробовал подняться, но оказалось, что точно такие же веревки стянули и грудь, и живот, и руки. В спину давило что-то твердое - он догадался, что это березовый ствол. С усилием высвободил правую руку и стал ощупывать толстые жгуты, опутавшие тело. Под ладонью заскользила покрытая холодными каплями кора, и в голове вспыхнуло внезапное озарение. Ветки! Дерево вцепилось в него своими ветками и сдавливало все сильнее и сильнее.
В висках загнанно билась кровь. Дышать было нечем - силки перетянули горло, и лишенные свежего воздуха легкие охватила судорожная дрожь. Напрягшись, Глеб вырвал из пут вторую руку и схватил вдавившуюся в подбородок удавку. Послышался хруст, и аркан ослаб. Не теряя времени, Глеб стал разрывать жгуты, опоясавшие грудь и живот. Колючая кора ранила пальцы, но обращать внимание на боль было некогда - он чувствовал, что сверху, как щупальца осьминога, тянутся новые ветки, и, значит, мешкать нельзя.
Освободившись, он вскочил на ноги и выдернул из ножен меч.
- Коста!
На месте костра багровой россыпью дотлевала зола. Со всех сторон слышались громкие вздохи и треск - казалось, поляну обступили великаны, которые грузными шагами надвигались на чужаков. Луну то и дело заслоняли качающиеся кроны, с которых тяжелыми хлопьями падал снег.
- Коста!
- Я здесь! - донеслось из темноты.
Там тоже шла борьба. Глеб ринулся на голос и разглядел Косту, которого обвили сразу несколько толстых ветвей, тянувшихся от двух стоявших рядом деревьев. Эти деревья, как живые - да они и были живые! - нагнувшись, оплели Косту длинными корявыми пальцами и теперь медленно, со скрипом, распрямлялись, растягивая его в разные стороны. Коста ворочался, как медведь, на которого насели собаки. Могучие мускулы буграми вздулись под шубой, ветви трещали и лопались, но на смену разорванным тянулись новые, и Глеб видел, что силы Косты на исходе.
