Георгий Мартынов - Гость из бездны (сборник)
Для вызова нужного человека достаточно было вынуть телеоф из кармана и назвать номер. Сигналом вызова служил звук, похожий на гудение зуммера. При разговоре аппарат находился в руке и, чтобы слышать, его не надо было прикладывать к уху. Кроме нужного разговора, никакие другие слышны не были, так как каждый номер имел свою строго определенную длину волны.
В своем теперешнем виде карманный телеоф появился совсем недавно. Всего десять лет тому назад он имел, подобно стационарному, циферблат, и для вызова приходилось нажимать кнопки.
Когда Волгин спросил, кто усовершенствовал телеоф, ни Мунций, ни Люций не смогли ему ответить, они этого сами не знали. Подобные «мелкие» усовершенствования постоянно происходили везде и всюду, и авторы их не считали нужным объявлять свое имя. Патентов, конечно, не существовало.
Крохотный «радиотелефон» вызывал чувство восхищения своим совершенством. Он был вечен. От рождения до смерти он верно служил человеку, часто переходя от умершего к друзьям или родственникам, пожелавшим иметь его как память о прежнем владельце. При утере или случайной порче карманный телеоф легко было заменить другим в ближайшем складе, где дежурный механик в несколько минут настраивал выбранный экземпляр на нужный номер, если новый владелец не мог этого сделать сам.
Когда Волгин впервые познакомился с этими аппаратами, он спросил Люция, какова дальность их действия.
— Достаточная для связи с любым человеком, — ответил Люций, — независимо от того, в какой точке на Земле он находится. Если нужный тебе человек на Марсе или на Венере, то надо предварительно сообщить на телеостанцию с помощью этого же аппарата, произнеся слово «ноль». То же самое, если он на Луне.
— Но ведь Венера, Марс и Луна меняют свое положение относительно Земли?
— Это не имеет значения. Телеоф, все равно карманный или стационарный, берет энергию для связи от телеостанций, мачты которых ты видел во время перелета с Кипра. Они стоят всюду и излучают энергию огромной мощности. Можно говорить с человеком, находящимся на Венере, Луне или Марсе, в любое время — даже тогда, когда, например, Венера находится по другую сторону от Солнца, чем Земля. Только в этом случае разговор получается очень неудобным.
— Почему?
— Потому что, когда между Землей и Венерой наибольшее расстояние, волна идет почти двенадцать минут в один конец. Не слишком удобно, когда между вопросом и ответом проходит почти что полчаса. Но иногда приходится вести и такой разговор.
— А ускорить никак нельзя? — спросил Волгин.
— Не знаю, — ответил Люций. — Или это невозможно, или наша техника еще недостаточно сильна.
Вспоминая впоследствии эти слова, Волгин невольно улыбался. «Наша техника недостаточно сильна». Странно звучала такая фраза в мире, где все казалось Волгину пределом совершенства.
— Предела быть не может, — говорил Мунций — Наука беспредельна.
— Да, конечно! — соглашался Волгин. — Но все же… Один ваш арелет чего стоит…
С того дня, когда Волгина доставили в дом Мунция, он ни разу больше не садился в этот чудесный аппарат, ничем не напоминавший самолеты его времени.
Какие силы давали арелету возможность неподвижно висеть в воздухе, словно насмехаясь над законами тяготения? Что сообщало ему чудовищную скорость? Ведь они долетели от острова Кипр до южного побережья Франции меньше чем за сорок минут!
Само слово «арелет» говорило о том, что эти силы атомно-реактивные, но Мунций как-то сказал, что название аппарата не соответствует современному его устройству, а сохранилось от глубокой старины. Снова услышал Волгин непонятное слово «катрон».
Управление арелетом также было загадочным для Волгина. Правда, во время полета с Кипра Люций объяснил, что арелетом управляют с помощью биотоков, но это «объяснение» тогда ничего не прояснило. Теперь, спустя четыре месяца, Волгин начал понемногу разбираться в могуществе биотехники, которая окружала его повсюду и на каждом шагу встречалась в доме, где он жил.
Постепенно ему становилось ясным, что энергия катронов и биотоки составляют основу всей техники.
3
Отложив в сторону книгу, Волгин спустился по ступенькам террасы. Прямая аллея, обрамленная с обеих сторон цветочными садами, вела от дома к морскому пляжу. Густые ветви деревьев сплетались над нею, образуя зеленый свод. Море казалось темно-синей стеной, закрывавшей выход, и почти незаметно переходило в синеву неба.
Волгин решил выкупаться, так как день был очень жарким.
Как только он вышел из аллеи, широкий простор словно распахнулся перед ним. Волгин подошел к самой воде.
Сверкающей гладью раскинулась необъятная даль. Горячее небо юга изливало потоки раскаленного воздуха. Как всегда, прекрасно было это побережье, жемчужина прежней Франции — благодатная Ривьера.
Волгин вспомнил, что как-то был здесь, приехав из Парижа. Непрерывная линия роскошных отелей и частных вилл тянулась тогда по берегу, который казался сейчас сплошным садом.
Прошло две тысячи лет!
Бесследно исчезла былая Ривьера ди Понента. Субтропическая зелень подступала к самому морю. В этой зелени прятались небольшие дома. В них жили ученые, работавшие в учебных комбинатах, расположенных в тех местах, где когда-то находились Ницца и Ментона.
Даже следа не осталось от этих двух городов.
Волгин закрыл глаза, подставляя лицо лучам солнца.
И вдруг показалось ему, что все случившееся с ним — болезнь, смерть, воскрешение — все было только сном, мимолетным капризом воображения, галлюцинацией.
Вот сейчас он откроет глаза, и действительность вступит в свои права. Он увидит прежнюю Ривьеру, нарядно одетых людей, белые паруса яхт, услышит вокруг себя многоязычный говор интернациональной толпы…
Возврат к прошлому был так силен, что снова, как в давно прошедший день былой жизни, Волгина охватило чувство глубокого негодования. Только богатые бездельники с туго набитым карманом могли проводить здесь «зимний сезон», пользоваться пляжем, ласковым морем, утонченным комфортом курорта. Ривьера с ее роскошным климатом была недоступна детям рабочего и просто малоимущего класса. Своими глазами видел Волгин трущобы Парижа и бесчисленных детей, которые должны были довольствоваться грязными дворами и скупо освещаемыми солнцем бульварами с чахлой растительностью.
Все, что здесь окружало Волгина, было чуждо и враждебно ему.
«В Париж! — подумал он, — К своим людям, к любимой работе!»
Высокая волна с гулом обрушилась на берег, залив пеной ноги Волгина.
