В. Дж. Стюарт - Запрещённая планета
— Слишком много вещей, которых мы не понимаем,— заговорил я.— Если бы нам получить ответ хотя бы на один из этих вопросов, остальное, может быть, встанет на свое место.
Оба посмотрели на меня недоумевающе. Это с таким же успехом могли сказать и они. Я не был слишком уверен в себе, но продолжал:
— Возьмите хотя бы эту обезьянку уистити...— И я рассказал, как вынул ее труп из-под вездехода и вскрыл.
— Я чрезвычайно заинтересовался этим животным. Конечно, у меня не было и мысли делать какие-то там открытия. Я даже не собирался...— осторожно говорил я. Но то, как они смотрели на меня, дало мне понять, что я должен сказать им хоть что-нибудь о том, что обнаружил там, в кабинете.
— Ну, продолжайте! — потребовал Адамс.— О чем вы хотите сказать?
— Я не уверен, что знаю наверняка,— сказал я,— но эта обезьянка просто невозможна. Она не должна была жить. Такое не может быть живым. И все-таки мы видели ее живой. Факт остается фактом. Мы убили ее и слышали, как она умерла...
— Что вы такое говорите?— нервно произнес Фарман.— Неужели вы не можете объяснить по-человечески?..
Он почти кричал. Я думаю, что наши нервы в этот момент были слишком натянуты.
— Ну, хорошо,— сказал я. — Если говорить просто, как для непрофессионалов, то надо сказать, что у этого животного нет ничего для жизни. Внутри сплошной биологический кошмар. Только сердце и две главные артерии. Никакого желудка, никаких кишок, лишь единственный проход. Никакой венозной системы. Грудная клетка, но в ней никаких легких.— И тут я обнаружил, что тяжело ударяю рукой по столу.— И никакой системы желез внутренней секреции. Понимаете ли вы? Никаких желез!.. Все заполнено множеством переплетенной фиброзной ткани, пригодной для этой цели не больше, чем набивочная вата...
Не знаю, как много собственного врачебного ужаса смог я им передать, но по крайней мере, они слушали. И даже думали, потому что Фарман спросил:
— А как насчет мозга?
— Не знаю. Я не добрался до головы,— в этот момент я сам думал об этом.— И даже не знаю, хочется ли мне добираться...
Все долго молчали, пока Адамс не сказал:
— Прекрасно, док. Это еще одна тайна. Возможно, вы правы в отношении важности ответа, который помог бы нам кое в чем разобраться. Но у нас его нет. Сейчас я занят другой проблемой. Морбиус! Либо он разрешит наши затруднения — неважно как: под воздействием ли ваших наркотиков или без них — либо нет. И если нет, то он сам может оказаться в беде. Вдруг тот иммунитет, о котором он говорил, не выдержит?
Он намеренно ничего не сказал об Алтайре, но я знал, что он думает о ней.
— Так или иначе,— продолжал Адамс,— Морбиусу следует быть под нашей охраной. Мы должны защитить и себя, и его. Как только корабль будет готов к отлету, опасность уменьшится. Он должен быть у нас на борту.
— Но сейчас, пожалуй, больше кораблю необходима защита,— возразил Фарман.— Надо приложить все усилия, чтобы скорее погрузить обратно сердечник.
Адамс кивнул.
— В том-то и беда, Джерри. Как обойтись без людей? Даже без одного человека?
— А почему бы не поручить это мне?— сказал я. — Правда вы останетесь без врача. Но мой ассистент так же как и большинство из нас, не без достоинств.
Адамс быстро взглянул на меня. Он почти улыбнулся.
— А ведь это идея, док! Это идея!
6Через полчаса я уже ехал на вездеходе с одним из старших курсантов военного училища. Я надел пояс Адамса с видеофоном. По словам Адамса, с помощью его я мог поддержать связь с кораблем, что само по себе было не так уж плохо. И тем не менее, сейчас, когда я был уже в пути и все неприятности, разыгравшиеся недавно, остались позади, я не чувствовал себя так уверенно, как тогда, когда предлагал свои услуги.
Спутники Олтэи стояли уже высоко, и пустыня казалась мрачнее, чем когда-либо. Мой водитель наградил меня десятью ужасными минутами, когда мы проезжали вдоль края ущелья. Он был молчаливым парнем по имени Рэндолл. Он казался равнодушным к этому путешествию через страну, которой он никогда не видел раньше и в которой, видимо, так неплохо себя чувствовало ужаснейшее невидимое чудовище, растерзавшее на кровавые куски одного из его товарищей и похитившее другого.
Я попытался заговорить с парнем, но безуспешно. Товарищи прозвали его «Разговорчивым», и теперь я, кажется, стал понимать, почему. Не могу утверждать, что его явное безразличие к окружающему придавало мне больше спокойствия. Я подозревал, что все это у него было напускным, чтобы лучше скрыть те же приступы малодушия, которые испытывал и я.
Мы уже миновали проход в скалах и спустились в долину, когда он наконец заговорил. Взглянув на окружающий пейзаж, такой безмятежный в зеленом лунном свете, он произнес:
— Мило!
После этого, видимо, чрезмерного усилия он опять умолк и не выдавил из себя ни слова, пока мы не остановились у внутреннего дворика дома Морбиуса.
Ни в одном окне не горел свет, нигде не было ни признака жизни, ниоткуда не доносилось ни звука... Я попросил его подождать, вылез из вездехода и пересек дворик. Когда я подошел уже к самой двери в дом, мне вдруг показалось что кто-то шевельнулся в кустах, которые росли вдоль тропинки. Я подавил свой невольный испуг, остановился и внимательно пригляделся, но скоро убедился, что глаза, а скорее всего нервы обманули меня.
Я толкнул дверь и обнаружил, что она открыта. Мне не хотелось шуметь и пугать Алтайру, поэтому я вернулся к вездеходу и тихо сказал Рэндоллу:
— Все в порядке. Вы можете возвращаться. Благодарю.
Он молча кивнул, вынул из кобуры свой «Д-Р» пистолет, положил его на сиденье рядом с собой, а затем проверил затвор ручного автоматического пулемета, установленного впереди места водителя. Взглянув на темный фасад здания, он сказал:
— Все-таки лучше выключить свет.
Потом сделал неопределенный жест, не то махнув рукой, не то изобразив что-то вроде приветствия, и уехал. Я стоял, смотрел ему вслед, пока темный силуэт вездехода не исчез в роще, и завидовал этому парню, возвращающемуся на корабль. Меня охватило чувство полного одиночества. Я повернулся, чтобы идти к дому, и внезапно поймал себя на том, что пристально смотрю на темные окна и думаю о той минуте, когда войду и, может быть, обнаружу, что его домочадцев уже посетил тот кошмар, который недавно наделал столько бед у нас на корабле...
Невольно я положил руку на пояс Адамса и уже нащупал выключатель видеофона, но вовремя сдержался. У Адамса и так было достаточно забот и тревог, чтобы еще я отвлекал его каждые пять минут потому только, что у меня дрожат колени. И тем более не следовало связываться с ним прежде, чем я выясню, что у Алтайры все в порядке.
