Михаил Тырин - Истукан (сборник)
Только зубы оказались белыми и идеально ровными. Но мне подумалось, что они искусственные.
– Вот ты где... – проговорил он. – Третий день ищем.
Я развел руками: извиняй, мол...
– Ты, случайно, не историк?
– Историк? – удивился я. – Нет, я инженер.
– Жаль. Я интересуюсь военной историей вашего общества. Масса вопросов... – Он достал из кармана пятнистой куртки черную дощечку и пробежал по ней пальцами, как по клавишам калькулятора. – Вот, например, никак не могу точно выяснить – Иван Грозный был король или президент?
– Иван Грозный был Генеральный секретарь, – сказал я.
– Ну вот... А мне тут все говорят, что президент. Точно секретарь?
– Зуб даю.
Он складно строил предложения по-русски, но что-то все же выдавало, что он не наш. То гласную растянет больше, чем нужно, то мягкий знак пропустит, то ударение не там поставит.
– Хорошо, – он спрятал свою дощечку. – Ну, где они?
– Кто?
– Люди, которые с тобой в машине находились. Старик и девочка.
– А я тут при чем? Вы их тоже ищете?
– Да... тоже. Ты их не видел? – полковник искоса посмотрел на меня.
– Конечно, нет! Я и понятия не имел, что они здесь.
– Гм... – Он прошелся передо мной взад-вперед, покашливая и почесывая подмышку. – Ну, пойдем поговорим.
Он отвел меня на самый край поселения, где не было ни единого человека. Мы сели на каменную плиту, поросшую толстым мхом. Контролер с минуту хмыкал и покашливал, потом заговорил:
– Тебе уже, надо полагать, объяснили, что происходит?
– Да, чуть-чуть... – кивнул я. – Я одного не пойму – за каким лешим вы меня сюда выдернули.
Полковник удивленно заморгал. Потом почесал ногу. Потом – шею.
– А ты недоволен? Хочешь обратно – пожалуйста. Там твоя машина падает с обрыва, можешь в нее возвращаться.
– Что значит падает? Она уже третий день как упала.
– Нет, не совсем так, – покачал головой полковник. И, передернув плечами, продолжил: – Я тебе сейчас кое-что объясню – ровно столько, сколько нужно, чтоб ты не испытывал иллюзий и не совершал глупых поступков.
– Внимательно слушаю.
– Существует способ переместить человека и любой предмет из вашего времени и пространства сюда, на нашу территорию. Это своего рода мост между мирами, и мы называем его Линза. Эта Линза – сложное волновое образование, которым мы можем управлять. Она позволяет разглядеть то, что происходит в любой точке вашего пространства, при этом сектор обзора – почти двадцать пять лет. Я понятно сказал?
– Нет.
– Это означает, что мы можем проникать в то, что было за несколько лет до твоей аварии. Или будет через несколько лет после нее. Теперь понятно?
– Уже лучше, – не очень уверенно признал я. – И что из этого следует?
– Мы можем наблюдать и немного вмешиваться, совсем чуть-чуть. И если мы извлекли человека или вещь из какой-то точки, то вернуть их мы можем только в эту же точку. Вот к чему я клоню.
– К чему?
– К тому, чтобы ты не надеялся вернуться домой, когда твоя машина уже сгорела, а ты остался жив. – Он сердито почесал за обоими ушами.
– Машина сгорела, а я жив... – задумчиво повторил я. Похоже, Контролер убеждает меня, что бежать от них бесполезно. Но я вроде пока и повода не давал.
– Да, ты жив. Только потому, что мы отследили трагический случай и тебя спасли, – сказал полковник и глубокомысленно умолк, глядя на меня.
– Спасибо, – ответил я.
– Вот! Кстати, мне недавно сказали, что Элвис Пресли открыл Америку. А, собственно, что такое Америка?
– Это таблетки от поноса, – пробормотал я. – О чем это мы?
– Нет-нет, это я отвлекся. Тебе теперь все понятно.
– Я не очень понял – моя машина разбилась или тоже уцелела?
Полковник сердито засопел.
– Сейчас стану объяснять снова. Между нашими пространствами огромное расстояние. Настолько огромное, что даже время здесь течет в иной плоскости. Пока ты здесь, время там стоит на месте. Для тебя. Для меня – нет. Как только ты там окажешься, время потечет своей чередой. Ясно или нет?
– Время потечет... – повторил я, напрягая мозги. – Машина упадет, и я умру – так?
– О! – обрадовался полковник. – Ты понял!
– Допустим. Что дальше?
– Ты уже знаешь, мы ведем здесь военные действия. Наших сил не хватает. Мы спасаем многих, кто погибает там у вас, а здесь они добровольно становятся нашими союзниками. Это гуманно.
– Добровольно? – с сомнением переспросил я.
– А что?
– Что, если я не захочу стать союзником?
Полковник шмыгнул носом, часто-часто заморгал, глядя в пустоту.
– Не советую, – сказал он. – Да и почему ты не захочешь? Это настоящая мужская работа. – При этих словах он икнул. – Это увлекает, а, кроме того, мы хорошо за это поощряем. И между прочим, у тебя будет возможность появляться на твоей территории.
– Дома? – не понял я.
– Ну да, дома. Не сейчас, правда, а через пятьдесят-восемьдесят лет после извлечения.
– Ничего себе! Да я не доживу!
– Ты неверно понял. Время относительно. Мы можем перенастроить Линзу на другую эпоху, и там ты сможешь появляться на небольшое время. Если будешь очень скучать. Ты рад?
Я ничего не отвечал, только думал и хмурил брови. Контролер некоторое время наблюдал за мной, потом опять заговорил:
– Ты сейчас совершаешь обычную ошибку. Ты думаешь, что мы учинили над тобой насилие, заставив оказаться здесь. И пытаешься решить, надо ли служить нам. Вовсе не так. Твоя гибель была неизбежна, а мы помогли тебе уцелеть. Ты должен быть этому рад.
– Я сейчас спляшу от счастья, – пробормотал я. – Только штаны подтяну...
Я ему не верил. Не знаю, почему. Наверно, он просто не вызывал доверия, хотя говорил гладко и складно. Бывает такое – не нравится человек, и все тут. И никакая логика и красноречие не помогут.
– Привыкнешь, – сказал Контролер и поднялся. – Идем, нам пора улетать.
Лететь в крытом ялике оказалось неприятно. Железная утроба без единого окошка все время дрожала. Полковник сидел напротив меня, нацепив на голову квадратный шлем, скрывший его лицо до самого подбородка. Иногда он что-то на нем подкручивал и тряс головой.
У нас в ногах лежал большой длинный сверток из плотной желтой бумаги. Из-за тряски он то и дело сползал в мою сторону и мешал устроиться удобно. Я отодвигал его сначала ботинком, потом не выдержал и схватил обеими руками, чтоб убрать от себя подальше. И вдруг я нащупал босую человеческую ногу.
У меня мороз пошел по коже. Я моментально понял, что это, должно быть, тот самый Андрюха, попавший в обманку, про которого накануне рассказывал Жора. Я постучал полковника по шлему и спросил:
– Что такое обманка?
– Не знаю, – сказал он, сняв шлем. – Никто не знает. Трупы находим, а понять не можем. Пока. Может, ты узнаешь когда-нибудь.
