Илья Варшавский - Солнце заходит в Дономаге
Я всего лишь робкий пилигрим, которому нужна крохотная пядь свободной земли, чтобы посеять туда ничтожное зернышко сомнения, скромную лепту богине Науке. Поверь, что мною руководит лишь одно: надежда получить из ее рук отпущение старых литературных грехов.
Я бы не сошел с проторенной дороги жанра, если б в необычайной истории, которую я тебе хочу поведать, не сплелись теснейшим образом проблемы биотрангулярного перемещения с учением Павлова об условных рефлексах.
Именно здесь, в темных ущельях пограничной зоны наук, часто доступной только фантасту, в самую жаркую пору научных дискуссий скрывается от глаз людских таинственная и неуловимая анаконда Истина.
Я тебе обещаю, читатель, по возможности избегать литературных штампов. Моим героем будет не старый профессор физики, а молодой математик, кандидат наук.
Математики — странные люди, у них все наоборот. Свой день они посвящают работе, а отдых заполняют чтением фантастики, вечно юными анекдотами и спортом.
Впрочем, если дальше, по мере того как армия Ее Величества Математики будет завоевывать все новые и новые области, возрастной ценз маршалов непобедимого воинства будет продолжать неуклонно подать, то дело дойдет и до игры в бабки.
Нет, современный ученый — это не тот рассеянный сухарь, который прочно укоренился на страницах фантастических романов. Поглядите на этих веселых ребят во время очередного симпозиума. Недаром в переводе слово «симпозиум» означает пирушку! Право, нет лучшей приправы к шашлыку, чем горячий научный спор, и ничто так не утоляет жажду познания, как обмен мнениями и бутылка сухого вина. Какой-то шутник сказал, что симпозиумом может называться любая научная конференция, если там пьют все, что крепче пива, и все говорят одновременно.
Однако хватит, а то читатель и впрямь заподозрит меня в неуважении к науке, тогда как моя болтливость попросту вызвана искренней симпатией к молодому поколению ее служителей.
Итак, мой герой — молодой математик.
По паспорту он — Леонид Расплюев, но волшебница Любовь превратила это царственное имя в нежное прозвище Лекочка. Будьте знакомы: Лекочка Расплюев, кандидат физико-математических наук.
Я не могу воспользоваться священным правом фантаста и представить его читателю в рабочем кабинете. Во-первых, он работает в учреждении, скромно именуемом почтовым ящиком, во-вторых, у него нет кабинета, а в-третьих, все равно, поглазев на листы бумаги, исчерченные кабалистическими знаками вперемежку с эскизами женских ножек, вы бы решительно ничего не поняли. Пусть лучше наше знакомство произойдет в двухкомнатной кооперативной квартире, когда он готовится покинуть столицу, дабы принять участие в таинственном симпозиуме на берегах Куры.
Простите, но я чуть было не позабыл познакомить вас с его женой, или, как принято называть подруг юных ученых, «системкой». Ее зовут… ну, конечно, Нонна! Как же еще она может именоваться?!
Элементарная вежливость требует, чтобы мы предоставили ей первое слово:
— Тебе дать с собой плавки?
— М-м-м-м. — Только при помощи длительной супружеской тренировки можно распознать в этом простом, как мычание, ответе отрицание. Впрочем, что же еще следует ждать от человека, пытающегося впихнуть в портфель вдвое больше вещей, чем он может вместить?
— Тогда возьми еще одну пару трусов.
— Зачем?
— Переодеть после купанья.
— Фу, дьявол! — Лекочке, наконец, удалось оторвать замок от портфеля. — Я же тебе двадцать раз повторял, что еду не на курорт, а работать. Пойми, что за десять дней… А где же бритва?
— Я ее положила в чемодан, под пижаму.
— М-м-м-м.
Лекочка принялся выгребать на свет содержимое портфеля.
Несколько минут он в глубоком раздумье глядел на толстую коленкоровую папку.
— Нонна!
— Ау!
— Тут ко мне один тип зайдет за этой папкой, так ты не говори, что я уехал.
— Почему?
— Есть соображения. Скажи, что ушел, а папку просил передать.
— Хорошо.
— И вообще не трепли про симпозиум, не положено.
— Хорошо, Лекочка.
— Вот так. — Лекочка затянул портфель ремнем, подхватил чемодан и, запечатлев на губах Нонны рассеянный поцелуй, направился к двери. — Будь жива!
— Мыло ты взял?
— Взял, взял.
— Так когда тебя ждать?
— Дней через десять, не раньше.
* * *Прошло три дня. Первый из них Нонна наслаждалась обществом очаровательной и ветреной подружки Свободы, второй провела с престарелой камеристкой Скукой, а на третий, измученная непрошеным назойливым визитом Одиночества и Тоски, улеглась спать в десять часов вечера.
Было уже за полночь, когда кто-то потряс ее за плечо и знакомый голос произнес привычную фразу:
— Подвинься, не могу же я спать на воздухе!
Из всех рефлексов, которыми человек обзавелся за длительный путь эволюции, супружеский самый стойкий, и, пробурчав обычное замечание о том, что, к сожалению, промышленность еще не освоила выпуск трехспальных кроватей, Нонна подвинулась к стенке.
Неизвестно, как бы прошла эта ночь, если б часов около трех Лекочка не почувствовал нестерпимую жажду.
Направляясь на кухню, он опрокинул стоявший у кровати торшер, произведя при этом шум, соизмеримый только с грохотом падения Вавилонской башни.
Нонна зажгла свет над кроватью и с изумлением уставилась на мужа.
— Лекочка, ты?!
По выражению Лекочкиного лица можно было предположить, что вместо горячо любимой супруги он увидел на семейном ложе легендарную Медузу.
— Нонна?!!
— Почему ты здесь? — спросила Нонна, накидывая на плечи халатик — Что-нибудь случилось?
— Не знаю… — его вид выражал полную растерянность — Честное слово, не знаю…
— Ты не был в Тбилиси?! — У нее мелькнула страшная догадка — Скажи мне правду, не был?!
— Был. — Лекочка сел на кровать и обхватил голову руками. — Я… и теперь… в общем… в Тбилиси…
— Что?!
С одной стороны, ароматы грузинской кухни, которыми благоухал Лекочка, исключали всякие подозрения, но с другой…
— Как в Тбилиси?! Ты понимаешь, что говоришь?! Лекочка!
— Не понимаю. — Он потер лоб ладонью. — Не понимаю, Нонна, хотя кое о чем догадываюсь. Впрочем… право, не знаю, можно ли об этом говорить, ведь я…
Черт побери! Тут уже пахло тайной…
Мне не хочется разглашать методы, которыми пользуется в таких случаях лучшая половина человечества.
— Только без трепа, — сказал Лекочка, — клянешься?
— Клянусь! — Розовые лучи восхода уже зажгли волшебным пламенем ореол белокурых волос на подушке. — Клянусь, Лекочка, ты же меня знаешь!
