Леонид Панасенко - Садовники Солнца
— Каковы индивидуальные показатели?
— Здесь дела хуже. — Полина нахмурилась. — Есть значительные отклонения. Сказываются усталость, раздражительность, рудименты эгоцентризма… Патологии нет.
— Об этом я знаю, — перебил он Лоран. — Крайнев рассказывал. Насчет рудиментов. А патология все-таки есть. Диагноз — сомнамбулизм.
Полина прыснула, отвернулась. Черная «пена» немного сползла, открыв маленькие округлые плечи. Илья опустил взгляд.
— Судья, оказывается, не знает элементарных вещей. Как вы думаете, почему наша Станция болтается именно здесь, а не в любом другом уголке Окна?
Илья покачал головой.
— Зачем вы так, Поль? — он машинально употребил это сокращение на французский лад, одновременно доверительное и чуточку мужское, и тут же понял, что вышло удачно: собеседник оценил, ему понравилось. — Зачем вы так, Поль? — повторил Илья. — Я знаю о волноводе «Сигма-7». Знаю о существовании медиумов, которые частично воспринимают хаотичную информацию волноводов. Знаю даже, что их у вас сорок восемь из ста шестидесяти членов экипажа, фактически каждый третий, и что большинство специалистов считают «прослушивания» занятием бесперспективным. Информация волноводов явно не имеет земных аналогов. Верно? Но вот о сомнамбулах знать не знал и слышать не слышал.
— Лунатики и наши медиумы — одно и то же. — Девушка вновь стала серьезной. — Неведомое излучение, когда его воспринимаешь, как бы экранизирует сознание — таков вторичный эффект. Прием информации — явление спорадическое, хуже всего, когда застает тебя за едой, с полным ртом. Так и ходишь потом…
— Хождение тоже вторичный эффект?
— Да. Причем нас обычно тянет в Пустыню. Наверное, там больше места, можно по кругу путешествовать. Да что рассказывать, сейчас я вам все покажу. По утрам там обязательно кто-нибудь кружит. Не бойтесь, я помню о вашем целомудрии. Отвернитесь, пожалуйста.
«Вот чертенок, — с улыбкой подумал Илья. — В самом деле не упустит случая сыронизировать».
Через полминуты Полина предстала перед гостем в строгом, спортивного кроя, темно-красном костюме, тряхнула головой, чтобы волосы упали на плечи, и кротко сказала:
— Пойдемте.
Пустыня располагалась на первом ярусе Станции.
По дороге Лоран рассказала Илье, что три года назад исследователи решили упразднить один сад (хватит, мол, и того, что на втором ярусе), а вместо него создать уголок дикой и неблагоприятствующей человеку природы. Исаев убедил всех, что лучше пустыни ничего не придумаешь, хотя климатологи предлагали смоделировать там сейсмически активную зону. Он их высмеял. «Для вулкана, — говорит, — места мало, да и Крайнев на настоящую магму никогда не согласится. А возле подогретой пластмассы и дети топтаться не станут…»
Они вошли в обычную дверь, а вышли уже из какой-то полуразрушенной то ли мечети, то ли крепости.
В Пустыне был вечер. Та благодатная пора, когда дневной жар поостыл, а холодная ночь еще на наступила. Тускло светились верхушки далеких барханов, посвистывал ветер, а в ложбинке, в зарослях саксаула, слышалась возня и писк неизвестных зверюшек.
— Сюда бы, — Илья глянул на Полину не без улыбки, — для вящей убедительности еще бы десяточек тарантулов и скорпионов, а?
— А что, это идея, — охотно согласилась Лоран. — Надо будет покопаться в генной кладовой…
Илья только рукой махнул: безнадежный случай.
Сумерки сгущались медленно. А холод наступал слишком быстро, неестественно быстро. Ефремов поделился своим наблюдением с Лоран.
— Это все климатологи. Или напутали что-то, или нарочно… Одно название — пустыня. А на самом деле тут такое творится… И ливни бывают, и грозы. Да, да, — Полина развела руками. — Во-от такие молнии бьют. А однажды меня тут снежный буран прихватил. Во время приема… Очнулась потом, и ног уже не слышу. Могла вообще замерзнуть.
Девушка остановилась, поежилась.
— Давайте лучше присядем, — предложила она. — Песок еще теплый, да и мечеть отсюда видна. А то вдруг «лунатик» из-за той гряды выйдет — мы и разминемся.
Она обхватила руками колени, положила на них подбородок. Зеленые глаза Полины погрустнели, стали влажными и глубокими.
Илья присел на песок, поискал звезды. Звезд не было. То ли их забыли зажечь при сотворении этого мира, то ли в небесах готовилось ненастье.
— Вы… все годы одна? — негромко поинтересовался он и тут же добавил: — Извините, если вам неприятно, можете не отвечать.
— Почему же, — равнодушно сказала Лоран. — У нас сходные профессии: я ведь тоже привыкла людей изучать… Так о чем мы? Ах да, был у меня муж, давно. Я его в семнадцать лет полюбила. А потом ушла. Ревнивая я.
— Извините, — повторил Илья, досадуя, что поторопился с расспросами. «Не отголоски ли это, — подумал он, — той бесцеремонности хирурга, с которой я начал работу Садовника и которая сыграла тогда со мною довольно злую шутку?»
Полина вдруг улыбнулась.
— Да не ищите вы женщину. Не было ее. И быть не могло! Совпадение было. Я ревнивая, а он — целеустремленный. Словом, цель у него большая была, сверхзадача. А я свою любовь тоже великой целью считаю. Вот и не ужились соперницы.
«Лунатиков» показалось сразу двое. Вернее, к мечети шли уже вполне нормальные люди: то ли передача кончилась, то ли мозг от нее отключился больше тридцати-сорока минут никто из медиумов не выдерживал.
— Эге-гей! — позвала Полина высокого звездолетчика, очевидно, решив, что он как медиум интересней, — подождите нас, Кен.
По пути, когда они спускались в ложбинку, Илья спросил, не появилось ли чего нового в тех видениях и ощущениях, которые испытывали люди во время приема хаотической информации.
— Все то же, — неопределенно сказала Лоран. — Цветовая полифония, повторяемость и ритмика сигналов, различные эмоциональные побуждения… Юргена Шварца, например, после сеансов приема обуревает жажда упорядочивания. А так как он ничего, кроме своей космологии, не знает, то выкапывает из библиотеки сотни древних и новых гипотез об устройстве мироздания и докучает ими всем и каждому. Он, видите ли, полагает, что все представления о мире укладываются в четыре простейшие схемы и что синтетическим путем из них можно получить истину…
— Побуждения бывают разные? — полюбопытствовал Илья.
— Очень, — лицо Полины стало вдруг загадочным и озорным. — Но, увы, все это трижды вторичное. Отраженный свет.
— Треверс, — представился звездолетчик, когда они, увязая в мелком песке, наконец взобрались на противоположный склон овражка. Кивнув Полине как старой знакомой, он добавил: — Я вас видел на «Бруно», Илья.
