Алексей КАЛУГИН - Журнал «Если» 2008 № 12
И вы считаете подобный подход к делу правильным? Ј – Что именно?
– То, что любое отклонение от нормы приравнивается к болезни. Да и кто определил, что есть норма?
|– Если человек не пользуется вариатором – это уже ненормально.
– А если он пользуется им без конца? Ал-Алия резко отдернула и спрятала под стол руку, которой последние несколько минут нервно теребила вариатор на запястье, явно борясь с желание нажать на кнопку ручной установки.
– Почему вас интересует эта тема, мэй Ре-Ранкар? Ре-Ранкар поскреб вилкой дно опустевшей миски.
– Мы ведь собираемся поймать мерзавца, которого вы считаете свихнувшимся монотипом. И если я все же соглашусь на ваши условия, то для начала должен узнать о нем все.
– Мэй Ре-Ранкар!.. – лицо Ал-Алии озарила счастливая улыбка.
– Я по-прежнему считаю вашу теорию неубедительной, – Ре-Ранкар поднял руку, дабы заранее пресечь все возможные возражения. – Но то, как вы готовы ее отстаивать, заслуживает уважения. Я дам вам возможность убедиться, что вы заблуждаетесь насчет нашего серийного убийцы. Я потрачу вечер в «Зажигай!», но только один, – Ре-Ранкар показал указательный палец. – Если сегодня ничего не произойдет, мы просто забудем об этом и дальше будем работать по моим правилам. Договорились?
– Да! – с готовность кивнула Ал-Алия. – Мэй Ре-Ранкар!..
– И не надо меня благодарить, – снова перебил ее старший дознаватель. – Будем считать, что это моя благодарность вам за знакомство с удивительным доктором Во-Валмером. Кстати, как вы с ним познакомились?
– О, мэй Во-Валмер старинный друг нашей семьи!
Ал-Алия, казалось, готова была окунуться в воспоминания далекого детства. Ре-Ранкар молча ждал. Ал-Алия взяла вилку и принялась за остывшее фирменное блюдо.
– Я так и подумал, – кивнул Ре-Ранкар.
Он действительно так и подумал. Только не о том.
* * *Полутемный зал наполнен разноцветными мерцающими огнями. Сигаретный дым вьется петлями, цепляющимися друг за друга. Кажущаяся странной непривычная музыка то взлетает под потолок бухаю-Шими басами и частыми, перекрывающимися дробями ударных, то стелется по полу легкими, едва слышными переборами клавишных. Десятка три небольших круглых столиков в дизайнерском беспорядке разбросаны вокруг приподнятого на тридцать сантиметров танцпола. Судя по тому, что в зале не протолкнуться, а на танцполе иголке негде упасть, заведение пользуется популярностью.
Взмахом руки Ре-Ранкар подозвал пробегавшего мимо официанта.
— Для меня зарезервирован столик.
— Мы не резервируем столики. Можете занять любое свободное место, если найдете.
Официанту дела нет до нудного посетителя: по одежде видно, что он не из постоянных клиентов. Официант уже готов лететь дальше по своим полотенчато-стаканным делам, но Ре-Ранкар крепко ухватил его за локоть.
– Для меня зарезервирован столик, – медленно, глядя растерянному официанту в глаза, произнес старший дознаватель. – Вам ясно?
Сильные пальцы сдавили локоть официанта. Еще чуть крепче – и тот взвоет!
– А, так это для вас! Простите, сразу не понял. Мы ведь действительно не резервируем столиков. Только в особых случаях и для особых гостей…
-Где?
– Прошу вас, – сделал приглашающий жест официант. – Пойдемте, я вас провожу.
Ловко лавируя меж толпящейся, суетящейся, пританцовывающей, нервно курящей и не спеша выпивающей публики, официант подвел Ре-Ранкара к единственному незанятому столику. Своей демонстративной, нахально бросающейся в глаза в переполненном зале, можно даже сказать, дерзкой и наглой пустотой столик вызывал недоумение у тех, кто находился рядом. На столе не было ничего, кроме массивной треугольной пепельницы с надписью «Зажигай!» на каждом из трех бортов. Народ поглядывал на странный столик, но никто не решался за него присесть.
Ре-Ранкар уселся, стукнул пальцем по полированной столешнице и чуть-чуть переместил пепельницу так, чтобы она оказалось точно посередине стола.
— А где караоке? – спросил он у официанта.
— Вон оно, – указал тот на два десятка круглых, старомодных микрофонов, болтающихся на толстых черных шнурах над танцполом. – Осталось как антураж. Так же, как и слово в названии бара. Нынче караоке не в моде. У нас теперь если кто и поет, так только под утро, когда ноги не держат… Что-нибудь хотите?
— В смысле, спеть? – переспросил Ре-Ранкар.
— В смысле, выпить, – едва заметно улыбнулся официант. – можно и поесть. Ваш столик сегодня обслуживается за счет заведе-
. Так что ни в чем себе не отказывайте!
– Стакан дхута, – сказал Ре-Ранкар.
– И все? – удивленно приподнял бровь официант, идно, парню было в диковинку, что кто-то отказывается от даровой выпивки.
– Пока все, – кивнул Ре-Ранкар. И, заговорщически подмигнув, добавил: – Ты не волнуйся, я здесь долго сидеть буду. Может быть, до самого утра.
Официант дернул плечом и удалился.
Пока он ходил за дхутом, человек двадцать подошли к столику и поинтересовались у Ре-Ранкара, нельзя ли присесть рядом с ним. Старший дознаватель отвечал неизменным отказом. При этом он еще и выражение лица делал таким неприязненным, чтобы ни у кого более не возникло искушения обратиться к нему снова с тем же вопросом.
Вернувшийся официант поставил перед особо почетным гостем наполненный всклянь стакан светлого дхута, постоял рядом пару минут – видно, получил указание от хозяина быть внимательным и вежливым – и, убедившись в полной своей ненужности, отбыл восвояси.
Не спеша потягивая дхут, Ре-Ранкар изучал публику. По большей части это была молодежь в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех. Судя по модным шмоткам и стильным прическам, ребятки не из нуждающихся семей. А судя по глуповатым выражениям лиц, иных интересов, кроме перманентной тусовки, у них не было. Интересно, в каких положениях находились сейчас их вариаторы? И было ли кому-то из этих ребят сейчас хоть какое-то дело до того, что показывал прибор, выбирающий для него базовый тип личности? Ре-Ранкару Доводилось слышать о том, что на некоторых частных вечеринках принято снимать вариаторы перед началом веселья. Говорят, что таким образом люди сбрасывают с себя все моральные ограничения, после чего предаются безудержной гульбе. А потом, что бы они ни натворили в этот вечер, никто не чувствует ни малейших укоров совести. Потому что без вариаторов это уже как бы вовсе и не они, а нечто безымянное, лишенное личностной самоидентификации. Вот чем следовало бы заняться Ал-Алии: на что способен человек в состоянии, когда не чувствует за собой никаких обязательств и ни малейшей ответственности? Это, если выплеснется на поверхность, окажется, пожалуй, пострашнее, чем высосанный из пальца заговор слетевших с катушек монотипов.
