Яцек Дукай - Ксаврас Выжрын
Ксаврас почесал макушку.
- Ну что ж, - буркнул он. - Ты меня убедил.
Смит взбесился.
- Только не строй из себя деревенского дурачка! Теперь уже ты меня не обманешь! Ты все время нарочно врал мне! Никогда, никогда ты не был уверен в результатах собственных поступков! А он вовсе и не был ясновидящим! Черт его знает, может он вообще не был никаким не мутантом, ведь никто так и не видел его лица; может ты и заставлял его носить эту маску только лишь потому, чтобы за ней скрывался факт, что у Еврея нет никаких отклонений! Он был тебе нужен только лишь в качестве куклы, живого божка, которого ты мог показать людям и сказать: такова его воля. И никто не подвергал твоих слов сомнениям, никто ни о чем не спрашивал, ты мог отдавать самые безумные приказы, не было никаких протестов, ведь это же ясновидящий заявил: все пойдет как надо! Ты таскал этого Еврея за собой, вроде бы и пряча, но на самом деле осторожненько подсовывая людям, чтобы те сами догадались, задали вопросы и потом сделали выводы. Он был той самой капитальной гарантией окончательного отпущения грехов с тебя самого и с твоих подчиненных: какой бы чудовищный поступок вы не совершили, Бог вам простит, ведь все это ради Польши, только лишь ради Польши. Так говорит Ксаврас, а Ксаврас знает, что говорить, потому что ему так сказал его брат, что будет наилучшим для страны. И люди уже не сомневались; никакой растерянности, никаких тебе угрызений совести. После московской бомбы ни у кого из твоих не было ни малейших проблем со сном. Наоборот! Все вопили "ура!" Чертов Квадрат поднимал тосты за Володыевского, чтоб им земля камнем была... Что, скажешь, что не так было? Ксаврас? Не так? Не так? Когда ты все это обдумал? Наверное, еще в армии. У тебя было шестеро братьев и сестер, все родились уже после Варшавы, Киева, Ленинграда, и все уже давным-давно умерли, так что выбор был приличный. Найти какого-нибудь наивного простака, который согласится сыграть роль пророка-чудище, и на тебе, пожалуйста, мы имеем харизматического полковника Ксавраса, за которым люди пойдут в преисподнюю! - Смит покачал головой, выпустил воздух из легких, сгорбился; он уже выкричал свое бешенство, теперь он был способен только шептать: - И действительно, они пошли.
Долгое время Выжрын бессмысленно колыхался на своем сидении, поглядывая по сторонам, надувая щеки и передвигая кончик языка между зубами.
- Нууу, чтооож, нормально, - сказал он наконец. - Тааак, это ты меня здорово расшифровал. Вот только, дорогой мой, во всем твоем умствовании имеется одна маленькая зацепочка.
Он еще сильнее согнулся вперед, протянул свою багровую руку и прижал ею голову американца к своей голове, так что Смит почувствовал на щеке теплое, отдающее пивом дыхание Ксавраса.
- Я всегда побеждал. И продолжаю побеждать.
Краков
Днем позднее немцы заняли Гданьск.
Через неделю пал последний пост российского сопротивления в Кракове.
Они стояли на возвышенности на другой стороне Вислы и глядели, как пылает Вавель.
- Держи, - Ксаврас подал Смиту шлем.
- Что, уже можно?
- Вытащи компьютер, антенну, договорись с центром про прямой эфир на тринадцать десять. - сказал Выжрын, не отрывая взгляда от кривых столбов дыма, медленно клонящихся над Старым Мястом.
Смит сбил пепел с сигареты, глянул на часы: было пять минут десятого.
- В последний раз во время прямого эфира на заднем фоне была Москва. А еще раньше... еще раньше перед камерой умирал Серьезный. Чего ожидать на этот раз?
- Во время эфира... ничего. Передача будет очень короткая. И сама по себе - не слишком сенсационная. Хотя, очень быстро ее ценность станет по-настоящему исторической, вот это я тебе могу гарантировать.
Американец вопросительно глянул на полковника, но тот уставил взгляд куда-то перед собой.
- У меня паршивые предчувствия, - промямлил Смит.
Но, вместе с тем, вернулся к камню за своим рюкзаком. Он вытащил компьютер, антенну и начал процедуру настройки связи. Делая это, он прикурил новую сигарету от предыдущей. Нервы были ни к черту. Ведь сейчас он очутился в самом сердце революции, в самом глазе циклона, прямо посреди народного восстания, по размаху сравнимого мало с каким в ХХ веке.
До Кракова они добрались вчера утром - на том самом разваливающемся транспортере, на последних каплях горючки, которую собирали где только было можно. И Ксаврасу этого одного дня хватило, чтобы подчинить себе всех очутившихся в городе полевых командиров со всеми их отрядами (Бронека и Дзидзюся он сразу же усадил в трофейные вертолеты и куда-то отослал), захватить Вавель (правда, слишком большой ценой, поэтому у многих имелись к нему претензии), выслать в эфир из студии Кохановского новую декларацию независимости (он зачитал ее лично) и разослать отдельным командирам подробнейший план дислокации сил.
Смит не отходил от полковника ни на шаг, ходил за ни повсюду, словно еще один Вышел Иной Конь Цвета Огня, опасаясь затеряться в хаосе, которым был охвачен город; а кроме того - он еще пытался забрать у Ксавраса свой шлем. Город походил на столицу преисподней. Чего бы только Айен не отдал за возможность снимать! Студию Кохановского они покинули уже поздно ночью; ехали на российском вездеходе, за рулем Вышел Иной Конь Цвета Огня, Выжрын сидел рядом, Смит сзади; на дверцах машины кто-то мазнул белой краской костлявого орла, между дворниками и стеклом была воткнута листовка АОП и веник сухих цветов; они пробирались через отмечавшие праздник толпы, не снимая пальца с клаксона, люди узнавали Выжрына, вопили, дергали за одежду, забрасывали зелеными ветками; из выставленных на Сукенницах громадных динамиков раздавалось с запиленной пластинки: "Не покину землю, откуда род наш...", только люди перекрикивали песню, и их голоса неслись под самое небо: "Выж-рын! Выж-рын! Выж-рыыыын!", а тот вставал, залезал на капот автомобиля, поднимал руку, махал цветами, размахивал флагом, махал влодом, а те тоже поднимали влоды, и уже через мгновение из сотен стволов звучал непрерывный салют, в окнах лопались чудом сохранившиеся стекла; грохот был такой, что дрожали деревья на дальних аллеях, а там из магнитофонов раздавалась уже другая музыка, под звездами была устроена безумная танцплощадка; в притащенные на Флорианскую неизвестно откуда громадные барабаны изо всех сил колотили пара десятков полуголых мужиков, пот блестел на их торсах и бицепсах, гигантские барабаны посылали в город болезненные для ушей каскады звуков: бум, бум, БУМ, БУМ, БУУУУМ!, словно это был карнавал в Рио-де-Жанейро. У Смита весь мир кружился перед глазами, с губ не сходила глуповатая усмешка, он покрикивал только лишь при самых громких славословиях, один только Вышел Иной Конь Цвета Огня хранил молчание, дергал рулем в ту или иную сторону, с бешенством притаптывал педали, жал на клаксон; толпа отступала неохотно; они не могли ехать самым коротким путем, большая часть улиц была блокирована останками танков, автомобилей и погорелищами баррикад; с городских мостовых не были даже собраны все трупы, на валах все еще болтались останки Бабодупцева, Пинцова и пары десятков его штабистов, которых приказал повесить там Дзидзюсь Никифор. Птицы давно же успели выклевать им глаза, теперь же на серой коже мертвых русских плясали тени от страшного пожара, уничтожающего Вавель и окрестные дома, догорал и театр имени Пушкина, в который во время одного из последних налетов попала бомба; но вот уже пару дней небо над Краковом оставалось чистым, во всяком случае, ни на нем, ни на экранах трофейных радаров никто ничего опасного не отмечал, по-видимому, у Гумова были беспокойства более серьезные, чем бунт одной из республик, которая на практике и так уже целых восемь лет находилась в состоянии перманентного мятежа; так что люди могли со спокойной душой выйти на улицы, старики и дети, женщины и мужчины, вот только мужчин, которые помоложе, было явно больше; у проезжающего мимо них Смита все эти тысячи смеющихся, радостных лиц сливались в одно-единственное, лицо третьего из апокалиптических телохранителей Ксавраса, братца Море Исторгло Умерших и Вышел Иной Конь Цвета Огня: точно такой же взгляд, идентичный радостный фатализм в этом взгляде; но сегодня ведь был день триумфа, о котором, говоря по правде, им и не снилось, о котором они не могли мечтать даже по пьяному делу - потому-то сейчас все они танцевали, палили в воздух, пели и вопили имя бога войны, который сошел к ним в людском подобии, подкупленный богатым кровавым жертвоприношением: "Выж-рын! Выж-рын! Выж-рыыыын!"
