Димитр Пеев - ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ (Сборник НФ 1964 г.)
— Электроды? Фару? А что с ним случилось?
— Возбуждение нефункционирующего центра импульсами из здорового. Как в ваших опытах.
— Но Фар…
— Не спорь с ним, Рон. Мы уже спорили. Установи ему электроды.
Фар кивнул головой.
— Установи, — подтвердил он.
— Как хочешь, но ты ведь знаешь…
— Знаю. Я уже все обдумал.
Рон снова взглянул на Ин.
— Хорошо, — согласился он. — Выходи в операционную, Фар. Больно не будет, — добавил он, словно говоря с больным.
Кабина была маленькая. «Никогда не думал, глядя извне, что она действительно такая тесная», — подумал Фар. Операционный стол, прямоугольный, белый, как тот, на котором лежит юноша, большая, яркая лампа и ровно столько места, чтобы можно было улечься на стол.
Он улегся, автомат слегка прижал ему голову.
«Это анестезирующий электрод», — успел он еще подумать, а потом наступило короткое беспамятство.
Короткое только для него, так как фактически прошли минуты, пока операция была выполнена.
Он вышел из кабины и подошел к пультам управления.
— Может быть, я сделаю это? — предложил Рон.
— Нет! — Фар сел перед экраном и смотрел прямо перед собой.
— Фар, что с тобой? — Ин положила ему руку на плечо. — Ничего. Иди к гомотрону и перейди на контроль. Сейчас начнем.
Она отошла к автомеду.
«А потом она улетит на Марс, — подумал Фар. — Я буду получать открытки на Новый год, открытки с красной марсианской пустыней, когда. у нас будет холодно и будет падать снег. А потом уже ничего не буду получать, потому что открытки посылаются не вечно…»
— Есть контроль, — произнесла Ин.
Фар выключил искусственное легкое и теперь думал только о серых тканях на экране, раздвигаемых концами электродов…
— Шевельнулись… мышцы шевельнулись, — сказала Ин.
«Значит, попал. Его центр реагирует, и мышцы двигаются, — подумал Фар. — Теперь маленькая поправка».
Он передвинул электрод на долю миллиметра.
— Лучше… теперь лучше. — Ин встала и подошла к нему. — Как ты себя чувствуешь?
— Вернись к пультам, — коротко сказал он.
Да, мышцы двигались, явственно увеличивая объем грудной клетки юноши.
— Посмотри на экране распределение напряжений…
— Были какие-то проблески, но погоди… — Она наклонилась к экрану. — Какой-то перепад уже есть!
Фар разомкнул контур, и импульсы из его мозга больше не шли по проводам.
— Дышит, — произнес он.
— Дышит, вправду дышит! — повторила Ин, вглядывалась в экран, словно впервые видела такой процесс. — Он будет жить, Фар!
— Поздравляю. Удалось! — сказал Рон. — Теперь нужно передать его новые параметры гомотрону, а ты, Фар, возвращайся в операционную.
И снова Фар лежал в маленькой кабине на белом столе, под огромной лампой.
Выйдя оттуда, он снова взглянул на Ин и Рона, склонившихся над пультами.
По каменным ступеням он спустился на гелиодром. Дождь перестал, и на площадке блестели лужи. «Это была трудная для нашей группы операция, — подумал он. — Жаль, что последняя».
Он повернулся к зданию и увидел Ин.
Перепрыгивая через лужи, она бежала к нему по серой площадке гелиодрома.
А.ДНЕПРОВ (СССР)
ПОДВИГ (Национальная премия)
Все началось неожиданно. Олла пришла взволнованная, с фототелеграммой в руках.
— Я немедленно возвращаюсь в Москву. Магнитоплан отправляется через сорок минут. Через час мне нужно встретиться с Корио.
Я удивился. Наш отпуск только начался, а что касается Корио, то он сам должен был прибыть на берег моря со дня на день.
— Что такое стряслось? — спросил я сестру.
— А вот послушай. «Олла, мне нужно с тобой повидаться. В моем распоряжении только сутки. Сегодня в двадцать два часа решается моя судьба. Корио».
— Это звучит, как в старых приключенческих романах, — сказал я.
Я знаю Корио много лет как очень умного и уравновешенного человека. Его работы по микроструктуре энергетических полей сделали его имя известным среди ученых всей планеты. Год назад Корио получил Почетную грамоту Народов Земли второй степени и звание Ученого первого класса.
В скупых строках фототелеграммы я уловил скрытую тревогу. Олла чувствовала тревогу любимого человека значительно острее, чем я. Она торопливо начала складывать свои вещи.
— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований. Если с ним все благополучно, я сегодня же вернусь, — сказала Олла. — Если же нет…
— Ну что ты! — воскликнул я, беря сестру за руки. — Что может с ним случиться? Болезнь? Опасность? Ну что еще там? Я себе просто не представляю, что в наше время может случиться с человеком. Был бы он космонавтом или летчиком-испытателем… Он ведь физик-теоретик.
— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований, — повторила Олла упорно. — До свидания, Авро!
Она подошла ко мне и поцеловала меня в лоб.
— До свидания. От меня пожми руку Корио. И еще, позвони мне вечером. Было бы хорошо, если бы у видеотелефона с тобой был и Корио.
Олла улыбнулась и вышла из комнаты. Я помахал ей рукой с террасы. Через несколько минут от Южной станции, прямо через горы умчался монорельсовый электровоз. В нем Олла отправилась на аэродром.
После обеда я спустился на набережную посмотреть на море. Набережная была пустынной, только несколько любителей морского прибоя сидели с полузакрытыми глазами и слушали, как о бетонные стены разбиваются волны. Над морем висела сероватая дымка, сквозь которую солнце казалось оранжевым. Было очень жарко и влажно. У гранитного спуска к воде я посмотрел на гигантские термометр и гигрометр. Двадцать девять по Цельсию и восемьдесят процентов влажности: как в теплой ванне.
Я долго стоял у двух колонн из стекла, которые одновременно являлись измерительными приборами и украшением лестницы, ведущей к морю. Архитектору, создавшему этот ансамбль, удалось слить воедино целесообразность и красоту.
— Если так будет продолжаться, я отсюда уеду, — услышал я голос сзади.
— А, старый ворчун Онкс! Что же тебе здесь не нравится?
Это был мой друг, Онкс Фелитов. Ему никогда ничего не нравится. Его специальность — ворчать и во всем выискивать недостатки. Недаром он член критического Совета Центрального промышленного управления.
— Мне не нравится вот это, — он показал пальцем на измерительные приборы.
— А по-моему, недурно. Архитектор, безусловно, малый с фантазией.
— Я о другом. Мне не нравятся показания приборов. Не знаю, как ты, а я жару переношу неважно. Особенно когда воздух больше, чем наполовину, состоит из водяных паров.
