Том Годвин - Вирус бессмертия (сборник)
— Да, да. Я вас слушаю, — отозвался тот.
— Фундаментальные же характеристики какой-либо расы разумных существ более глубоки и менее очевидны. К ним можно отнести всевозможные инстинкты, семейные обычаи и целый ряд других особенностей. Вот их-то гораздо труднее раскрыть и понять. И в этом причина того, что мы не понимаем джаатов.
— Вряд ли все это так просто, Джон. — Они вышли уже из города и остановились у небольшого кладбища, чтобы надеть лыжи. — Я бы хотел рассказать вам одну историю, которая произошла со мной вскоре после того, как мы поселились здесь. Однажды, бродя по сопкам, я заблудился и попал в одну из деревень туземцев. Вы ведь помните, в те времена они относились к нам не так враждебно, как сейчас. Так вот, они как раз намеревались кого-то хоронить. Один из джаатов, довольно молодой на вид, обошел собравшихся и попрощался со всеми. И вдруг я понял, что это именно его-то и собираются хоронить.
Симмонс остановился и перевел дух.
— Я до сих пор еще не верю тому, что тогда увидел. Джаат лег на землю; и тут на несколько секунд что-то отвлекло мое внимание. Когда же я снова посмотрел на него, он был уже старым, очень старым. И он перестал дышать. Он умер!
— Я слышал о подобных вещах, — подтвердил Харпли, — и я много размышлял над этой их странной способностью. Сопоставив факты, я пришел к выводу, что этот присущий им дар может проявляться иногда и совсем иначе. Ваша история, пожалуй, есть лишь частный случай какого-то единого закона. В вашем рассказе речь шла об одном джаате, который взял да и умер. Но были ведь и такие случаи, когда эта их непонятная способность распространялась и на других. Так, однажды я стоял на вершине сопки и наблюдал за джаатом, который шел внизу по берегу реки на расстоянии каких-нибудь четырехсот метров от меня. Когда он приблизился к опушке леса, я увидел одну из этих больших тигроподобных тварей; вы знаете их, конечно, — ну тех, которые размножаются делением. Хищник притаился на ветках дерева. Я крикнул, чтобы предупредить джаата об опасности, но он был слишком далеко от меня, чтобы услышать. Зверь прыгнул вниз, прямо на спину джаата. Я отчетливо видел, как его когти глубоко вонзились в тело жертвы.
Я бросился к ним. И вот здесь произошло что-то странное. Я знаю, я не мог свернуть в сторону, я не мог заблудиться — я бежал прямо к ним, и, однако, оказался вдруг у подножия сопки, в стороне от того места, где только что был. Я снова бросился в лес. Но когда я нашел наконец место, где разыгралась эта трагедия, — и джаат и зверь исчезли. Спустя несколько минут я увидел какого-то туземца, взбиравшегося на сопку, но уже на противоположном берегу реки… И это-таки был тот самый туземец! Я оглянулся вокруг, чтобы убедиться, что все это мне не приснилось: я нашел следы, оставленные зверем. Я даже взобрался на то дерево и увидел на его стволе глубокие царапины от когтей. Но на земле я не мог обнаружить ничего, что свидетельствовало бы о борьбе. Ни крови, ни следов на песке. И, однако, я видел ведь собственными глазами, как зверь напал на джаата.
— Вот видите, — с жаром воскликнул Симмонс. — Два совершенно разных события, и одно непонятнее другого. Как же вы их объясняете?
Харпли покачал головой:
— Никак я их не объясняю. Для джаатов этот дар, по-видимому, является таким же естественным, как для нас — наши пять чувств. Возможно, все дело здесь в какой-то паранормальной способности.
— Не понимаю, что вы хотите этим сказать.
— Ну, скажем так: они могут контролировать деятельность желез и клеток тканей. Ведь это объясняет тогда историю с похоронами, не так ли?
— Но не случай со зверем.
Харпли улыбнулся, пожав плечами.
— Если бы моя теория объясняла все известные факты, то мне не надо было бы и искать другого ответа на вопрос. Все, что я могу сделать в настоящее время, — это предложить более или менее разумную гипотезу.
В этот момент они увидели впереди, на склоне сопки, ожидавшего их джаата.
* * *— Это и есть ваш туземец? — спросил Харпли.
Симмонс кивнул головой.
— Так что ж, пошли к нему… — Харпли замолчал, увидев, что джаат сам направляется к ним.
Когда стало ясно, что туземец не заговорит первым, Симмонс сказал:
— Наш губернатор хотел бы, чтобы вы пересмотрели ваше требование.
Джаат ничего не ответил; только черты его лица почти неуловимо изменились, отчего оно сразу стало замкнутым. Симмонс решил сразу сделать последнюю попытку:
— Может быть, мы можем предложить вам что-нибудь, чтобы сохранить мир? — спросил он.
Джаат сделал резкий жест рукой:
— Это не выход. Вы — дети. — Джаат изъяснялся короткими фразами, и в голосе его звучало нетерпение. — А дети не могут вести себя разумно.
Харпли встрепенулся; последняя фраза задела его.
— По-вашему, мы недостаточно цивилизованы? — спросил он удивленно.
— Как раса вы слишком молоды. Для того, чтобы достичь зрелости, нужны многие тысячелетия.
— Но мы пока что не нашли еще в Галактике более цивилизованной расы, чем наша, — сказал Харпли с вызовом.
Джаат помедлил, подыскивая, вероятно, нужные для ответа слова.
— Ребенок поступает, не задумываясь о будущем, — сказал он наконец. — Молодые расы ведут себя так же. Вы, люди, развиваетесь, не давая себе труда подумать о границах, налагаемых самой природой. Вы неразумны. Вы хищнически относитесь к природным богатствам, вы истощаете почву, не зная предела. Разве так может поступать раса, достигшая зрелости?
— А что же нам еще делать? — растерянно спросил Харпли; в его голосе уже не было той уверенности, как прежде.
— Вам надо было развивать то, что кроется в вас самих… А теперь, — сказал джаат, уставший, по-видимому, от разговора, — нам нужен ваш ответ.
Симмонс сделал беспомощный жест рукой. Харпли промолчал.
— Ну, что ж, тогда мы примем меры.
* * *Они повернули назад, к городу, и шли молча, погруженные в свои мысли. Когда они достигли места, с которого открывался вид на долину, Харпли схватил Симмонса за руку.
— Смотрите! — воскликнул он, показывая вперед.
Симмонс почувствовал вдруг, как дурманящая тяжесть навалилась на него и во рту появился металлический привкус. Там, где должны были стоять домики ферм, простиралась теперь дикая, девственная равнина!
Почва под ногами у Симмонса потеряла вдруг свою твердость, она вздрогнула и осела. Потрясенный, он стоял и смотрел остановившимся взором на город, раскинувшийся впереди. Он увидел, как его очертания вдруг стали расплываться, город как бы сплющился, он потерял объемность. И внезапно, у него на глазах, сжался к центру. Прошла минута: долина была теперь пуста. На ней не осталось ничего, кроме деревьев и скал.
