Филип Фармер - В свои разрушенные тела вернитесь
Остальные члены команды катамарана продолжали осыпать врага стрелами. Неожиданно Казз и де Грейсток снова перебрались на «Хаджи» — пирога вместе с трупами, умирающими и перепуганными уцелевшими начала тонуть. И очень многие утонули. Другие же или отплыли, или пытались взобраться на борт «Хаджи». Последние попадали за борт с отрубленными пальцами и раздробленными кистями.
Что-то неожиданно ударилось о палубу рядом с Бартоном, а затем обвилось вокруг него. Он повернулся и разрубил кожаный аркан, который набросили ему на шею. Бартон отпрыгнул в сторону, увернулся от другого аркана и отчаянно дернул за третий, стащив за борт матроса, державшего второй конец лассо. Тот, крича, упал на палубу катамарана, ударившись о нее плечом. Бартон развернулся и рубанул по его лицу топором.
Но теперь атакующие прыгали с палуб обеих шхун, и отовсюду взвивались арканы. «Похоже, что они не боятся поджариться вместе с нами», — отметил Бартон.
Дым и пламя усугубляли суматоху, но она больше помогала экипажу «Хаджи», чем атакующим.
Бартон крикнул Алисе, чтобы она хватала Гвиневру и бросалась в Реку. Он не мог найти ее глазами и поэтому был вынужден просто несколько раз прокричать в дым и смрад. Затем ему пришлось парировать удар копьем, нанесенный громадным негром. Казалось, что этот великан начисто забыл все приказы о взятии пленных. У него был такой вид, будто он намеревается поубивать всех. Бартон отвел в сторону удар и с размаху сделал выпад топором в шею негра.
Битва продолжалась. Несмотря на острую боль в ребрах и ключице, ему удалось сбить с ног еще двоих, а затем столкнуть их в воду. Он следом бросился в воду между двумя шхунами, нырнул и, выбросив топор, вынул из чехла нож.
Когда он всплыл, то увидел, что высокий костлявый пират высоко поднял над собой кричащую Гвиневру и швырнул ее далеко в воду.
Бартон снова нырнул и, поднимаясь на поверхность, увидел лицо девочки всего лишь в ярде от себя. Оно было серым, глаза полуприкрыты. Через мгновение он увидел, что вода вокруг нее темнеет от крови. Она исчезла прежде, чем он смог дотянуться до нее. Он нырнул, подхватил и вытащил ее наверх. Из ее спины торчал кинжал из рыбьего рога.
Бартон осторожно разжал пальцы. Он никак не мог понять, зачем этому человеку надо было убивать такую маленькую девчушку. Ведь он мог запросто взять ее в плен. Наверное, это Алиса воткнула кинжал, а пират, увидев что удар смертелен, швырнул ее на корм рыбам.
Из дыма вылетело чье-то тело, затем еще одно. Первое было мертвым, со свернутой шеей. Второй был еще жив. Бартон обвил пирата за шею и нанес удар кинжалом между челюстью и ухом. Тот сейчас же прекратил сопротивление и ушел на глубину.
Затем из дыма вылетел Фригейт с окровавленным лицом. Он ударился боком о воду и глубоко вошел в нее. Бартон поплыл, чтобы помочь ему. Пытаться взобраться на лодку уже не имело никакого смысла. Она кишела борющимися телами, и к ней приближались другие пироги и челноки.
Голова Фригейта показалась над водой. Бартон подплыл к нему и спросил:
— Женщинам удалось покинуть лодку?
Фригейт покачал головой и тут же прокричал:
— Берегись!
Бартон инстинктивно нырнул. Что-то ударило его по ногам. Он продолжал погружаться, но был не в состоянии выполнить свое намерение — наглотаться воды. Он будет сражаться, пока они не окажутся вынуждены сами прикончить его.
Вынырнув, он увидел, что вода бурлит от прыгавших в воду за ним и Фригейтом неприятелей.
Американца в полубессознательном состоянии уже привязывали к корме пироги. Его же окружили трое пловцов. Он ранил кинжалом двоих, но потом кто-то с приблизившегося челнока обрушил ему на голову дубинку и вышиб из него сознание.
15
Их выволокли на берег рядом с большим зданием, окруженном стеной из сосновых бревен. Голова Бартона гудела от боли при каждом шаге. Раны на плече и груди тоже причиняли неимоверную боль, но уже перестали кровоточить. Крепость была сооружена из сосновых колод. Она имела выступающий вперед второй этаж и множество бойниц. Пленников провели через вход, который закрывался огромными бревенчатыми воротами, через шестидесятифутовый мощеный двор и еще через одни ворота. Они оказались в зале размером примерно 30 на 45 футов. Все, кроме Фригейта, который был слишком слаб, стояли перед огромным круглым столом из дуба. В зале было прохладно и сумрачно. Только через некоторое время они смогли разглядеть, что за столом сидят два человека.
Часовые с копьями, дубинами и каменными топорами стояли повсюду. Деревянная лестница в конце зала вела к галерее, с которой на них смотрели женщины, опершись на высокие перила.
Один из сидевших за столом был невысок и мускулист. У него было волосатое тело, черные курчавые волосы, ястребиный нос и свирепые, как у ястреба, карие глаза. Второй — повыше — имел светлые волосы, широкое тевтонское лицо, цвет глаз впотьмах было трудно разобрать, но скорее всего — голубые. Пузо и массивные челюсти красноречиво говорили о чревоугодии их хозяина. Не оставалось сомнений и в том, где он брал себе дополнительную пищу. Рабов, похоже, здесь хватало.
Фригейт опустился на пол, но по сигналу блондина его подняли на ноги. Фригейт посмотрел на толстяка и удивленно вымолвил:
— Вы похожи на Германа Геринга в молодости!
Затем он снова упал на колени и вскрикнул от удара древка копья по почкам.
Блондин что-то произнес, поворачиваясь к своему напарнику. Тот кивнул головой.
После этого он повернулся и произнес по-английски с сильным немецким акцентом:
— Больше так не делать, пока я не прикажу! Пусть говорят.
Несколько секунд он внимательно рассматривал каждого пленного, но поняв, что они ничего не скажут, кивнул головой и произнес:
— Да, я Герман Геринг.
— Кто это Геринг? — удивился Бартон.
— Ваш друг сможет рассказать вам об этом позже, — рассмеялся немец. — Если это «позже» все же наступит для вас. Я не сержусь за то великолепное сражение, которое вы дали. Я восхищаюсь людьми, которые умеют хорошо драться. Мне всегда нужны лишние копья, особенно если учесть, что вы убили много наших людей. Поэтому мужчинам я предлагаю выбор. Становитесь на мою сторону, и ваша жизнь будет заполнена пищей, спиртным, табаком и женщинами, которых вам наверняка захочется, как только вы очухаетесь. Ха-ха-ха! В противном же случае — будете работать на меня в качестве рабов.
— На нас! — поправил его по-английски второй мужчина, сидевший за столом. — Вы забыли, Герман, что я тоже мог бы повторить ваши слова.
Геринг улыбнулся, хихикнул и сказал:
— Ну конечно же! Просто под этим «я» надо подразумевать нас обоих. «Я» — это как бы единое целое двух наших индивидуальностей. Но если вам не нравится это «я», то давайте говорить «мы». Так вот, ребятки, — снова обратился он к пленникам, — если вы поклянетесь служить нам — а для вас будет гораздо лучше, если вы так поступите — вы принесете присягу на верность мне, Герману Герингу, и бывшему Императору Древнего Рима — Туллу Гостилию.
