Андрей Лазарчук - Жестяной бор
Танков было только два, они прошли мимо и остановились, не глуша двигателей. За ними шли колесные машины, не понять, какие именно: пыль и выхлоп, подсвеченные фарами идущих сзади, создавали световую завесу — машины шли в клубах белого пламени. Трудно было сказать, сколько их. Много. Не меньше полусотни. Потом в небо взвились ракеты — «люстры» — стало светло. Машины тут же стали расползаться в обе стороны от дороги. Это были установки залпового огня «Вулкан». Их было не меньше полка, и они выходили на огневые позиции.
Фронт огня был развернут к Жестяному бору. Никакой другой цели в том направлении не было.
Без пятнадцати четыре. Стоя на коленях, Андрис продолжал лепить ко дну кузова — пригоршню за пригоршней — «Смуглый Джек», стараясь не слишком приминать там, где под слоем взрывчатки держалась свернутая плотным комком рубашка. Сплошная любительщина, подумал он, все на соплях… а главное — нет настоящего детонатора. Он подумывал о том, как бы напасть на часового, взять гранату… Часовые ходили по трое. Безнадежно. От резкого запаха «Джека» его мутило. Наконец, он опустошил последний пакет, вытер руки. Без десяти. Взял патрон, зажал зубами пулю и стал раскачивать. Больно. Давай, давай, сказал он себе, зубы тебе больше не пригодятся. Готово. Отсыпал часть пороха, отщипнул кусочек взрывчатки, стал разминать порох со взрывчаткой. Набил гильзу этой смесью. Взял револьвер за ствол и постарался вогнать гильзу в дуло. Вошла — на несколько миллиметров. Ладно — он лег на спину, упер дно гильзы в кожух дифференциала и стал давить, давить что есть силы… Вошла до половины. Надо всю. Он отдохнул — до счета «три» — и повторил попытку. От напряжения в глазах поплыли яркие пятна. Так. Готово. Без трех минут… Зачем все это? Боже мой, что я делаю? — бросилось в голову. Сердце заколотилось. «После четырех мы расходимся, — сказала Марина. — Все кончается, и мы расходимся…» В пять ее там не будет. А военные любят: «Четыре ноль-ноль… шесть ноль-ноль». В кузове полторы сотни снарядов — три залпа одной установки. И мой кумулятивный заряд с тряпичным сердечником… пора. Руки были чужие, но Андрис смог вставить ствол «магнума» в пласт заряда, взвел курок. Давай! Все тело свело от немыслимого напряжения, наконец, он смог найти свои руки, пальцы, сжать… Медленно-медленно вспухала белая звезда, медленно-медленно…
Единственное, под потолком, окошко было забито досками, и через щели тек сероватый свет. Непонятно, какое время дня. Часов не было ни у кого. Вторая половина, это точно, громко сказал кто-то, есть хочется — есть-то нам дадут? Разевай рот, сказал еще кто-то. Андрис слышал плохо: шумело в голове, правое ухо было намертво заткнуто, в левое звуки проникали как сквозь вату. Руки до локтей обмотаны бинтами, на кистях — толстые ватные прокладки, и все равно кровь просачивается. Страшно мозжит, все силы приходится напрягать, чтобы не начать подвывать. Стреляют, сказал Рене. Первым, кого Андрис увидел, открыв глаза, был Рене. Где-то далеко… Временами Андрису тоже казалось, что доносятся звуки стрельбы — как отдаленный гром. Значит, еще не все кончено, сказал он вслух. Еще не все… В камере было человек пятьдесят, почти все в домашнем, кто-то в пижаме. Места хватало только на то, чтобы сидеть, тесно прижавшись друг к другу. Лишь для нескольких сильно избитых или раненых — для Андриса в том числе — расчистили пятачок посередине, там они и лежали — плечом к плечу, усмехнулся Андрис, нервный смех иногда начинал пробираться наружу. Время от времени дверь приоткрывалась, внутрь впихивали кого-то еще. На оправку не выводили, в углу стояли ведра. Девушки — в камере было несколько девушек, похоже, студенток — мучились страшно. Потом дверь открылась широко, просунулся кто-то в военном и отрывисто выкрикнул что-то. Вас, сказал Рене Андрису и закричал: он не может идти, у него нога перебита! О, черт, пробормотал Андрис и попытался приподняться, опираясь на локти. Штанину ему Рене распорол, потому что иначе терпеть было невозможно — так расперло колено. Когда били, прикладом или сапогом раздробили надколенник. Военный опять что-то прокаркал, Андрис никак не мог настроиться на его голос: ни черта не понятно. Обопритесь на меня, сказал Рене, чего-то им запонадобилось… С ворчанием им расчистили путь. Рене оказался крепким парнем — андрисовские девяносто килограммов он выдержал, не дрогнув. Шаг… еще шаг… Приспособились: вдвоем на трех ногах. Ступенька… Еще дверь… наружу. Совсем наружу. Под открытое небо.
Не тюрьма — кирпичная постройка для каких-то хозяйственных целей. И дом… школа? Точно, школа. Вот сволочи. Куда идти? А по этой лестнице мы не залезем… нет, залезли. Хорошо. Хорошо. Все. Пришли.
Кабинет географии: карты, карты, карты, глобус… Глобус крутит человек в кожаной курточке, а за столом сидит краснолицый, налитой генерал-майор. Человек в курточке оборачивается, секунду рассматривает Андриса. Узкое смуглое лицо — как у туарега, чуть светлее, — и неожиданно голубые глаза. Возраст — между тридцатью пятью и шестьюдесятью — можно сказать, без возраста.
— Садитесь, господин Ольвик, — сказал «туарег»; голос у него оказался низкий, с хрипотцой.
Андрис осторожно, стараясь не задеть ни обо что кистями и коленом, втиснулся на сиденье первой парты. Никогда в жизни не сидел на первой парте, подумал он. И вот — надо же…
— А вы подождите там, — «туарег» махнул рукой Рене и конвоиру. — Понадобитесь.
— Ну, что, — сказал генерал-майор, — нашел своего?.. — он добавил еще что-то, но Андрис не расслышал. И ответ «туарега» не расслышал тоже.
Тут же «туарег» обернулся к Андрису и о чем-то спросил — по крайней мере, выражение лица было явно вопросительное.
— Господа, — сказал Андрис. — Я плохо слышу. Говорите, пожалуйста, громче.
— Вас зовут Андрис Бертран Ольвик? — громче спросил «туарег», подойдя на несколько шагов. Вблизи его возраст определился отчетливее: порядка пятидесяти.
— Да, — сказал Андрис.
— Вы заведуете лабораторией в криминометрическом центре?
— Да.
— Чего не бывает в жизни… Только по чистой случайности мы с вами не оказались на одной службе. Меня зовут Йохим Меестерс, я представляю научную разведку вооруженных сил. Я знаю, что вы в достаточно коротких отношениях с Хаппой — что не помешало ему использовать вас… не самым лучшим образом, мне кажется. Хаппу можно понять — он торопился. Ладно, это к делу не относится. Как я догадываюсь, вы весьма глубоко проникли в проблему Жестяного бора. Так?
— Наверное, — сказал Андрис.
— Кто такие «эльфы» и их роль — для вас не секрет?
— Мне трудно судить — никакой проверки…
— У вас не было времени. У вас вообще на все было три дня. И за три дня вы успели… Нам понадобился месяц. Господин Ольвик, я не хочу тянуть кота за хвост. Нам нужны такие люди. Причем учтите — мы очень ценим таких людей. Вы представить себе не можете, как мы их ценим.
