Морье Дю - Голодная Гора
3
Восемнадцатый день рождения Джейн пришелся на третью неделю августа, и было решено устроить по этому поводу праздник. Портрет был закончен, он висел теперь в столовой, и Барбара решила, что нужно разослать приглашения всем друзьям и живущим в округе соседям - пусть придут и полюбуются на портрет именно в день ее рождения. Двенадцать человек, которых первоначально было решено пригласить, быстро превратились в тридцать, как это частенько случается с приглашениями, и тогда Медный Джон предложил, что, поскольку они уже так широко размахнулись, не следует ли привлечь к участию в празднике и всех арендаторов Клонмиэра, приготовив для них угощение на траве перед домом - ведь нельзя же посадить их за один стол с гостями в доме. Что-то в этом духе было устроено, когда праздновалось совершеннолетие Генри, и, кроме всего прочего, как заметил Нед Бродрик, это может заставить должников впомнить о совести и погасить свою задолженность по ренте.
- Как хорошо, - сказала Элиза Барбаре, - что мы уже можем снять траур, который носим по бедному Генри, иначе мы были бы похожи на ворон в своих черных платьях.
- Если бы траур не кончился, - мягко заметила Барбара, - я бы ни в коем случае не стала приглашать гостей, я уверена, что Джейн тоэе этого не захотела бы.
- Пдатье, в котором я была на Рождество еще до смерти Генри, продолжала Элиза с удовлетворением, - здесь еще никто не видел, хотя в Бронси и Четтелхэме я его раз или два надевала, когда мы там гостили.
- Надеюсь, что оно не белое, - сказал Джон, которого забавляли разговоры об этих планах и приготовлениях. - Вам с Барбарой белое не идет, вы слишком смуглы. Только у Джейн такой цвет лица, что она может надеть белое платье.
- Вот уж я не смуглая, - сердито возразила Элиза. - Всегда считалось, что из всей семьи у меня самый светлый цвет лица. У меня на носу, по крайней мере, нет веснушек, как у Фанни-Розы.
- Фанне-Розе очень идут веснушки, - сказала Джейн, - я бы ничего не имела против, если бы у меня были такие же. Полноте, не будем сердиться и раздражаться, ведь это мой день рождения. Мне хочется как следует повеселиться, и я желаю того же самого для других. Я надену то же платье, что на портрете, и то же самое жемчужное ожерелье, и если Барбаре удастся уговорить Дэна Сюлливана поиграть на скрипке, я буду танцевать кадриль в первой паре, а партнером будешь ты, Джон. Сомневаюсь, чтобы отец согласился танцевать со мной, даже в день моего восемнадцатилетия.
- Весьма польщен, сударыня, - сказал Джон с почтительным поклоном, - но тебя будут так осаждать офицеры гарнизона, что любящему брату не достанется ни одного танца.
Погода в этот знаменательный день была великолепная; по мере того, как близился вечер, волнение все возрастало, и вскоре один за другим стали прибывать арендаторы, еще раньше, чем гости, приглашенные в замок; большинство из них восприняли приглашение подозрительно, и всячески старались спрятать свою подозрительность за улыбками, поклонами, книксенами и преувеличенными комплиментами в адрес хорошей погоды, хозяина, оказавшего им эту честь, и всех трех мисс Бродрик, славящихся своей необыкновенной красотой и многочисленными достоинствами. Барбара позаботилась о том, чтобы угощение, приготовленное для "дворовых" гостей, было как можно более обильным, не вдаваясь при этом в крайность, и вскоре каждый мужчина, женщина и ребенок, проживающие на землях Клонмиэра, получили свою долю еды. Между ними расхаживал Нед Бродрик, одетый в старый синий бархатный камзол, принадлежавший в свое время их общему с Джоном Бродриком отцу. Он надевал этот камзол только в самых торжественных случаях, таких, как свадьба или похороны, а вместе с ним - огромную бобровую шляпу с широкими полями - злые языки утверждали, что именно в этом наряде он зачинал своих многочисленных отпрысков. Нед получал огромное удовольствие от этого празднества, ибо любил прохаживаться в таких случаях среди арендаторов, соглашаясь со всеми, говоря каждому то, что ему всего приятнее, ловя ухом слухи и сплетни, чтобы передать их дальше и таким образом способствовать их распространению.
- Мастер Джон, если мне позволительно будет заметить, - говорил он нараспев, своим слегка дрожащим голосом, - вы никогда в жизни не выглядели так великолепно, и это святая правда. А каких успехов добились ваши прекрасные собачки. Слава о них гремит на всю округу, так, по крайней мере, я слышал, когда был намедни в Мэнди.
- Надо же мне чем-нибудь занять свое время, Нед, разве не так? - сказал Джон, вспоминая о том, что не далее как на прошлой неделе приказчик ворчал и жаловался его отцу, что "мастер Джон нисколечко не помогает мне по делам имения".
- Конечно, надо, - соглашался старый лицемер. - Кабы не мои старые ноги, я бы и сам охотно побегал вместе с вами. А какой прекрасный человек мистер Саймон Флауэр, что позволяет вам держать ваших борзых на своей псарне. А дочка у него, ну точь-в-точь такая же красивая, как и он сам.
- Мисс Флауэр скоро будет здесь, - сказал Джон, - ты вполне можешь преподнести ей свои комплименты лично.
- Ах, вот вы и смеетесь надо мной, мастер Джон, - говорил приказчик с нарочитой шутливой фамильярностью. - На что нужен мисс Флауэр старый гриб вроде меня? Гляньте-ка на мисс Джейн, как она похожа на свою бедную маменьку, ну точная копия, да и только. Нынче все в один голос это говорят. - И он направился к своей младшей племяннице, забыв, что две минуты тому назад он столь же горячо утверждал, разговаривая с кем-то из подвыпивших арендаторов, что Джейн всегдя была, есть и будет точной копией своего отца.
Джон засмеялся и пошел к аллее, по которой будут следовать подъезжающие экипажи, думая о том, как мудр его дядюшка Нед в своей нехитрой философии; он всегда приспосабливает свое настроение и свою речь к тому человеку, с которым в данный момент разговаривает, чтобы его не обидеть, и как бы неискренни и фальшивы не были его слова, они всегда произносились с приятной улыбкой, и главной его задачей было доставить человеку удовольствие, а отнюдь не огорчить его или, не дай Бог, восстановить против себя.
Тем временем начали понемногу съезжаться гости. К пристани в бухте причалили лодки, из которых стали выскакивать офицеры гарнизона, каждый в форме своего полка, припомаженные и прифранченные, и Джон видел, как задрожала ручка Джейн, державшая зонтик, когда она стояла рядом с отцом возле замка.
Ее тут же окружили, и бедный доктор Армстронг, которому удалось урвать несколько минут наедине с ней, пока не явилась вся эта толпа, оказался на отшибе, и ему пришлось пойти в дом и любоваться там на ее портрет.
Барбару можно было видеть и там, и тут, и повсюду, она следила за тем, чтобы у каждого были сандвич, кусочек кекса и бокал домашнего вина, в то время как Элиза, которую сильно стесняло ее челтенхэмское платье, ставшее ей чересчур узким, оттого, что она за это время располнела, должна была довольствоваться вниманием наименее привлекательных и не таких интересных офицеров, которые не сумели пробиться к Джейн.
