В Храмов - Сегодня - позавчера_2
- Где я?
- В подвале. Тихо. Тут немцы кругом.
- Кто ещё жив?
- Прохор, я, Ваня, Брасень и Федя. Больше никто.
- Раненные?
- Двое. Те, что тут лежали. Тяжелые. Было четверо. Прохор не смог всех...
- Тс-с...
- Да, ладно. Те, что здесь - никогда об этом слова не скажут. Если бы не Прохор... Он нас всех спас.
- Как он?
- Спит. Как мёртвый. Даже не дышит. Пульс едва прощупывается.
- Транс.
- Ага. Ты спи, командир. Прохор велел всем спать.
- А немцы?
- Не полезут, если шуметь не будем. Я вход гранатой завалил. Тихо будем сидеть - не станут копать.
Я жив благодаря чуду. И чудо это носит имя Прохор. Я поблагодарил Бога, что он пересёк наши пути. И уснул.
Проснулся от шума. Стал шарить в поисках оружия.
- Давай, браток, тяни! Чуть осталось!
Свои. А что они шумят? Страх потеряли?
- Командир, - надо мной склонилось лицо.
- Прохор?
- Как себя чувствуешь?
- Живой.
- Ты прости, Виктор Иванович, не хватило мне сил тебя полностью залечить. Я всем только пули и осколки извлёк и кровь остановил. Больше не смог.
- Перестань, Прохор. Мы и так тебе жизнью обязаны. Что там происходит?
- Там наши. Утром нашли нас. Откапывают.
- А фрицы?
- Фрицы? Немцы, что ли? Ушли. Сами ушли.
- Странно.
- Я тут за ночь силёнок накопил. Давай, Виктор Иванович, на ноги тебя поднимать буду.
- Может, лучше тяжёлым поможешь?
- Им уже не нужна моя помощь. Один без ноги, другой располосован, но восстановиться. В госпиталь они хотят. Кровью искупили. Ты тоже в госпиталь хочешь?
- Нет! Навалялся я по госпиталям! Давай! Только ты опять не истощайся.
- Хорошо. Сейчас перевязочку сделаем. Я полностью никому не залечивал. Всем кровью надо искупить. Одного меня пуля не берёт.
Где-то через час, я выполз наружу. Солнечный свет ослепил меня. Прохор отвёл меня, едва ковыляющего, с болтающейся правой рукой, к горе кирпичных обломков, где на расстеленном брезенте сидели все выжившие, отказавшиеся от медсанбата: Кот, Иван, Брасень, Федя. Двоих отправили в тыл.
- Шестеро, - прохрипел я. - Из двух сотен.
- Восемь, - поправил меня Кот.
- Если бы не Прохор - никого, - тихо прошептал Федя.
Все грозно посмотрели на него.
- Знаю, знаю! - махнул он рукой, охнул, схватился за бок, - Будет сын, Прохором назову.
- А дочь?
- Не знаю. Мне кажется, после войны будут одни пацаны рождаться.
- Федь, а у тебя жена есть?
- Нет. Даже невесты теперь нет. Мы вместе в кружок радиолюбителей ходили. Я тут, а её немцы повесили.
- Как так?
- Она к партизанам с парашюта прыгнула. С рацией. Не одна, конечно. Много их было. Только немцы их нашли раньше партизан.
- Ты не переживай, Федя. После войны мужиков будет столько, что бабы сами в штаны лезть будут. Найдёшь себе другую.
- Такой больше нет.
- Другая будет.
- Брасень, отстань от человека. Сам-то любил когда?
- Любил, - зло сказал он.
- И что?
- Она меня мусорам и сдала.
- Да, не повезло. Не ту полюбил.
- Больше я такой ошибки не совершу. Любить кого-то - опасно.
- Это точно. Только, вот, зарекалась коза в огород не ходить, - сказал с усмешкой Кот.
- А ты, краснопёрый, вообще заткнись!
- Браты, - прохрипел я, - оглянитесь.
Они стали озираться.
- В двух боях рота потеряла больше трёх сотен человек. Выжили только мы. В бою вы друг друга прикрывали, себя не жалея, а сейчас собачитесь. Не кажется вам, что всё, чем мы жили до этого - настолько мелко и ничтожно, презренно, что не стоит возвращаться туда?
Молчат, потупив взор.
- Пламя боя выжигает из человека всё лишнее, наносное, всю грязь и гниль. Не чувствуете разве, что вы стали другими? Чище, возвышеннее. Зачем опять в дерьмо ныряете?
А теперь глаза повытараскивали.
- Я понимаю, говно, оно хоть и вонючее, но привычное и тёплое, а к вони привыкаешь и не чуешь. А вот на вершине горы - холодно, ветра дуют, неуютно. Хотя и чистота кристальная и воздух опьяняюще свежий.
- Ты всегда так? - буркнул Брасень.
- Как?
- Скажешь красиво и умно, а я ощущаю себя помоями облитым.
- Это свежий ветер с вершины сдул вонь и ты её обратно почувствовал. Не переживай, обратно принюхаешься, - опять усмехнулся Кот.
- А тебе не кажется, что ты слишком умный для простого надсмотрщика?
Брасень поражал своей проницательностью и меня, и Кота.
Разговор надолго прервался. Молча смотрели на проходящие прямоугольники рот. Подъехала кухня, повар запричитал, что наготовил на целую роту, за что молча получил в ухо от Брасеня.
- За что? Я-то что?
- Сдашь всё под отчёт! Попробуй хоть грамм украсть - сам застрелишься!
- Да вы что, ребята, вы что?
- Почему тебя здесь с нами не было?
А вот тут повару ответить нечего. Прячет глаза.
- Ты что спрятался-то? Ладно, давай наваливай погуще, да пожирнее. И рассказывай новости. Что это немец драпать надумал? Раньше за ним такого не замечали.
- А вы не знаете? А, ну да, откуда? Ещё позавчера наши войска Тульского и Калининского фронтов перешли в наступление. Да так удачно, что немец может в окружении оказаться. Вот они и драпанули.
- Ура! - заорали все шестеро, но тут же заохали.
Так вот чего выжидал комдив, для чего суточный отдых дивизии устроил, перегруппировывался. Всё верно, лучше преследовать отходящего врага отдохнувшим, чем пытаться его выбить с укреплённых позиций. А моя рота изображала активность дивизии. Ай, молодца! Даже обидеться на него не могу.
Мимо нас проехали три грузовика и прицепленными 76-мм орудиями. Ф-22, если не ошибаюсь.
- Ф-22 УСВ, - подтвердил Федя, - отличное орудие.
- Если пушки пошли, значит, переправу наладили.
- Так давно уже, - кивнул повар, - меня первым и пропустили.
- Ха! А повар наш - тоже штрафник-смертник! Его тоже первым пустили в расход, надёжность переправы проверять, - рассмеялся Кот.
Только сейчас до повара дошло, какой он опасности себя подверг. Побледнел. Не поздновато ли ты обделаться решил?
- Смотри, это что за чудо?
От переправы к нам ехали две легковые "эмки" побеленные разводами известью.
- Рота, стройся! - скомандовал я, - начальство к нам пожаловало.
Мы выстроились в короткую шеренгу. Не по росту. Самым правым пристроился повар, я оказался самым левым. И справедливо. Я и так самый левый среди всех в этом времени. В любом времени. Да, так - точнее.
Из первой машины выбрался полковник. Комдив. Он стремительно подошёл к нам, молча обнял и расцеловал каждого, даже повара. Отошёл на пару шагов, хотел толкнуть речугу, но голос его сорвался, он смахнул с головы шапку и поклонился нам в пояс. У меня в глазах защипало. Ахереть! Ну, и как на него обижаться?
Полковник выпрямился. Глаза его покраснели и блеснули слёзы:
- Спасибо, братцы! От всей дивизии, спасибо!
Он махнул рукой, подбежал паренёк в полушубке с папкой и коробочками.
