Энн Брашерс - Здесь и сейчас
Видно, что мама болезненно переживает все услышанное. Потребуется время, чтобы переварить все это.
— И еще там вот такая пачка газет из будущего. — Я показываю руками. — Думаю, теперь они… В общем, теперь все будет не так, как там написано. Очень надеюсь на это. Может, посоветуешь, что с ними делать. — Делаю глоток апельсинового сока.
Мама смотрит в свою тарелку.
— Жаль, что я ничего не знала, — говорит она. — Ну почему он не пришел? Хоть бы словечком с ним перекинуться.
Мама говорит сквозь слезы, она давно уже пытается их удержать. У нас с ней существует негласное правило, оно действует с тех пор, как мы оказались здесь. В присутствии друг друга мы стараемся не плакать.
Пытаюсь представить, что бы вышло, если бы Паппи захотел с ней связаться. Ну что он мог ей сказать? И что бы она потом делала? Это бы только нарушило хрупкий покой, который она здесь обрела.
— Ты уверена, что тебе от этого стало бы легче? — спрашиваю я.
Гляжу ей в лицо. Интересно, о чем она думает, тоже пытается представить, как бы все это было?
— Может, и не стало бы. Наверное, он все правильно сделал. Пожалел нас с тобой.
Мы снова молчим, и я начинаю понимать, что тут было что-то еще, и эта мысль печалит меня, и когда она становится отчетливей, я чувствую себя старой. Мой отец всегда был красив и полон энергии. Когда мы оставили его, он был мечтатель и лидер для других людей. А здесь он стал изможденным, больным стариком, изгоем нормального общества. Он хотел, чтобы его жена и дочь помнили его таким, каким он был когда-то прежде.
Вспоминаю его лицо, когда мы с ним разговаривали в библиотеке. Теперь я вижу, он не хотел, чтобы я признала в нем своего Паппи, — не дай бог, новое обличье вытеснит из моего сознания прежний его образ. Он стыдился себя нынешнего.
* * *Еще нет одиннадцати, как мне звонит женщина из медицинского центра Святого Креста в Тинеке.
— Пренна Джеймс?
— Да.
— У меня для вас есть пакет.
— Действительно?
— Да. Хотите забрать его сами? Или дайте домашний адрес, я пришлю его вам по почте.
— А от кого?
— Его оставил для вас Эндрю Болтос.
— Правда? А сам он где? Его уже выписали?
— Мм… — Несколько секунд она молчит. — Так вы еще не знаете. Я думала, вам известно.
— Что именно? — Сердце начинает усиленно биться.
— Очень жаль сообщать вам об этом, но его с нами больше нет. В шесть утра он повесился в своей палате.
* * *Я сажусь в машину, еду в Тинек за пакетом и по дороге звоню Итану. Сообщаю, что случилось. Плачу, сама не знаю почему. Эндрю Болтос был убийца, который в одиночку разрушил будущее всего человечества. Вероятно, это он убил моего отца, и слава богу, что его больше нет с нами.
Впрочем, если уж на то пошло, это слезы облегчения, но представляя себе Болтоса, когда он, лежа на больничной койке, мечтал вернуться к своей первой возлюбленной, я понимаю, что тут дело гораздо сложней. Его смерть как бы накладывается на гибель других людей, которую мне довелось повидать за последние несколько дней. И я оплакиваю их всех, каждого по-своему.
Пакет поджидает меня у стойки дежурного администратора. Как я и предполагала, мне вручают мой собственный конверт. Болтос захотел вернуть мне все, что я для него оставила. Только оказавшись дома одна в своей комнате, я вскрываю конверт, чтобы проверить, все ли на месте.
Да, все на месте, но есть и кое-что еще. Записка.
Дорогая Пренна,
Тереза Хант умерла. Ее сын, также и мой, Джейсон, тоже умер. Алан Коутс тоже умер. Я узнал об этом после того, как вы ушли: сделал несколько телефонных звонков. Джози Лопес жива, но мать ее говорит, что она тяжело больна. И я думаю, что это для нее лишь вопрос времени.
Насколько мне известно, у меня нет никакой болезни. Если бы была, я бы знал об этом и ни за что… Впрочем, неважно. В общем, причина всему — я. Прочитал все ваши материалы и теперь знаю, чем все закончилось.
С тех пор как я здесь, у меня было еще две женщины, Дана Гест и Марта Джексон. Внизу я записал номера их телефонов и адреса, а также номер и адрес Джози.
Прошу вас, умоляю, исправьте все то, что я натворил, остановите беду. Не знаю ваших возможностей, но молю, хотя бы попробуйте.
Какое-то время я тупо гляжу на листок бумаги. Потом складываю его пополам и кладу в красную папку, которую оставил отец. Спускаюсь на кухню и вручаю ее маме.
* * *Вчера во время встречи с мистером Робертом и мамой я старалась держаться спокойно, но сегодня уже в четыре часа я вся покрылась испариной. Хожу по комнате взад и вперед и чуть ли не каждые пару секунд гляжу в окно на улицу. В половине пятого терпеть больше не могу, спускаюсь вниз, выхожу на воздух и начинаю расхаживать по лужайке перед домом. Раньше увижу, когда она придет. Если придет.
Мама, получив от меня красную папку и записку от Болтоса, закрылась в своей комнате. Я сумела случайно подслушать, как несколько раз она говорила по телефону. Мне сейчас очень ее не хватает, но я не хочу ее беспокоить.
Гляжу вдоль улицы и размышляю: интересно, как ко всему, что произошло, относится мама.
Впрочем, я это знаю.
Да, знаю, после того, как она приготовила завтрак. После того, как утром сказала, что мир словно пробуждается к новой жизни.
Она тоже хочет, чтобы Кэтрин вернулась и пришла к нам. Хочет исправить нанесенный нам всем урон. Хочет, чтобы все у нас было хорошо. И впервые я думаю, что мама хочет не только этого.
Сердцем чувствую: если Кэтрин вернется, наша жизнь станет лучше. Добиться этого будет, конечно, нелегко, но мы обязательно доведем дело до конца. Для мамы это тоже станет большой радостью. Возможно ли? Трудно представить, но не невозможно.
Пять часов. Я уже ни на что не надеюсь. Но ровно в две минуты шестого рядом с домом тормозит машина серебристого цвета и из нее выходит Кэтрин. За рулем с мрачным видом сидит миссис Синтия, но меня это уже не волнует. Со всех ног бегу к Кэтрин и бросаюсь ей на шею. Лицо у подруги растерянное, но она тоже рада меня видеть.
— С тобой все в порядке? — спрашиваю я.
— Нормально, — шепотом отвечает она. — Но что ты такое сделала? У меня в жизни еще не было такой сумасшедшей автомобильной гонки.
Я чуть не душу Кэтрин в своих объятиях. Я так счастлива видеть ее, что не в силах сдержать слез.
— Теперь у нас все по-другому, — говорю я, и мне плевать, что меня могут слышать. — Мне так много надо тебе рассказать.
Через несколько минут Кэтрин возвращается к машине, чтобы ехать домой, к отцу, но миссис Синтия трогает не сразу. Она злобно глядит на меня через окошко с опущенным стеклом.
— Ты не получишь, чего добиваешься, так и знай! — Ядовитая паучиха брызжет ядом.
Я поворачиваюсь к ней:
— О чем это вы?
— Можешь глумиться над нашими принципами, попирать все, что мы пытаемся сделать… — Каждое слово она выкрикивает, словно выплевывает очередную порцию отравы. — Запала на своего юнца? Говоришь, желаешь исправить будущее? Так знай, ты его не получишь. Ничего у вас с ним не выйдет.
— Вы ошибаетесь.
— А вот увидишь.
Не могу скрыть изумления и отвращения.
— И не корчи из себя дурочку, Пренна, — заканчивает она и жмет на газ.
Глава 25
Ночью никак не могу уснуть.
Укладываю сумку на пятницу. Что брать с собой, чтобы провести такую ночь? Гляжу на кучу хлопчатобумажного нижнего белья в ящике комода, на все эти маечки с трусиками, в которых я сплю вместо пижамы. Что же делать? Прежде я и не мечтала, что у меня когда-нибудь будет такая ночь. Кладу в сумку коробочку драже «тик-так», в которой осталось несколько штук. Маленькие наушники.
Вдруг мне приходит в голову одна мысль. Придвигаю стул к шкафу, чтобы достать до самой высокой полки. Нащупываю куртку с надписью «Нью-йоркские гиганты». Достаю, встряхиваю. Подношу к лицу, вдыхаю ее запах, словно в ней сохранилось еще что-то от Итана.
Несколько минут составляю список файлов с музыкой для мобильника. Вдруг пригодится, кто знает?
На экранчике выскакивает текстовое сообщение. Я улыбаюсь.
43 часа.
Гляжу на время в мобильнике. Подсчитываю в уме. Набираю:
42 часа 40 минут.
Проходит минута.
42 часа 39 минут.
Я люблю тебя.
Я люблю тебя.
Раздается стук в дверь. Странно, кто бы это мог быть? Входит мама:
— Не спишь?
— Нет.
— Можно с тобой поговорить?
— Конечно.
К моему изумлению, мама садится на мою кровать. Комнату освещает только луна за окном. Но я вижу, что она снова сняла очки. В руках у нее красная папка.
— Я все прочитала.
— Трудно поверить, правда?
— Да. И ты сказала, что этот человек покончил с собой?
— Да. Сегодня рано утром.
