Марек Панкциньски - Возможность проникновения
Инспектор подошел к окну, оно было слегка приоткрыто. Слабое дуновение ветерка шевельнуло штору, этого было достаточно, чтобы на панели компьютера загорелся сигнал тревоги. «Понятно, что надо охранять жилище…»: подумал Бом, «но чтобы до такой степени! Не тянет ли это на паранойю?» В сознании упорным эхом звучали строки стихотворения: «… где чистого поэта жест с достоинством мечтам вход преграждает, врагам его призванья.» А ведь из всех грез наиболее яростно атакует сознание мечта об огне… Пламя не обязательно означает тепло домашнего очага, оно может быть также синонимом гибели… Инспектора пробрала дрожь, как будто он коснулся неизвестного предмета загадочной формы. Полумрак жилища Культерманна показался ему чуждым и угрожающим, на секунду ему захотелось убежать, но он подавил этот порыв. Он пошел в библиотеку и взял с полки одну из книг.
То был томик поэзии «Сезон в аду» Артюра Рембо.
Инспектор снова натолкнулся на фрагмент, помеченный сбоку еле заметной волнистой карандашной линией: «Я открыл цвета гласных! А — черное, Е белое, И — красное, О — голубое, У — зеленое. Я установил форму и такт каждой согласной и в инстинктивных рифмах льстил себе, что открыл поэтическое слово, которое когда-нибудь доступно будет разуму каждого. Я резервирую за собой право перевода.» Бом захлопнул томик и неодобрительно покачал головой. Метафоры, намеки, следы… скорее всего никуда не ведущие. Можно ли строить на этом следствие?
Возвращаясь в комиссариат, он почти физически чувствовал дразнящую близость разгадки. Это раздражало, ибо решение самым злокозненным образом ускользало из сознания. Войдя в комнату практиканта Бутлера, он все еще был раздражен.
Бутлер, мощный и кряжистый, сидел, опершись локтями на стол. Напротив него, в кресле, курила сигарету миловидная тридцати-с-чем-то-летняя брюнетка.
— Инспектор Бом, — представил его Бутлер. — А это госпожа Ребека Вансен.
— Добрый день, господин инспектор. Вам не кажется, что ваш подчиненный задерживает меня в комиссариате чересчур долго?
— Это входит в его обязанности. — холодно ответил Бом. — Продолжайте, пожалуйста, коллега Бутлер.
— Итак, вы утверждаете, что в среду вечером вы были на лекции мужа, посвященной новым аспектам специальной теории относительности… Потом, примерно около девяти, вы вместе с мужем отправились на прием к Артуру Ворингхему. Ваш муж может подтвердить, что между концом лекции и приемом вы только на минуту заскочили к себе, не заходя к Давиду Культерманну. Но может ли кто-нибудь доказать, что на лекции, либо у Ворингхема вместо вас не была ваша сестра-близнец, которую — по вашим собственным словам «очень трудно» отличить от вас?
— Это нонсенс. Сестра живет на другом конце континента. Кроме того, мы с ней в ссоре.
— Это не довод, госпожа Вансен. Мы вынуждены будем это проверить.
Ребека пожала плечами.
— Ну хорошо. Начнем с другого конца. Зачем вы приезжали к вашему бывшему мужу и о чем вы с ним разговаривали?
— Давид интересовался исследованиями моего мужа в области теории относительности. Он спрашивал о последних результатах, хотел получить приглашение на лекцию. Я дала ему приглашение, но он со мной не поехал. Сказал, что ждет звонка от издателя…
— Он вам не говорил, над чем работает? Может быть, что-нибудь связанное с теорией относительности?
— Почти ничего… сказал только, что… «он может поразить моего мужа некоторыми практическими приложениями его теории». Но в чем они заключаются, не сказал. А ведь работа моего мужа — это только математические модели, призванные дать представление о некоторых следствиях общей теории относительности. Модели, не более того…
— Что ж… — сказал Бутлер с отсутствующим видом. — Временами случается, что модели какой-нибудь теории становятся моделями самой действительности…
— Госпожа Вансен, — вступил Бом, воспользовавшись минутной паузой. Ваша сестра когда-нибудь проходила курс психиатрического лечения?
— Какое это имеет отношение к делу? — резко ответила Ребека. Глаза ее гневно блеснули. — Может и проходила, но это было очень давно. Наш нынешний спор…
— Что это была за болезнь? — бесцеремонно прервал инспектор.
— Кажется… какая-то форма шизофрении.
— Какая степень родства связывала вас с Давидом Культерманном?
— Очень отдаленная, хотя мы оба из одного и того же клана. Его тотем змей, символ зла, — сказала она с гордостью в голосе.
«По крайней мере одна гипотеза отпадает», подумал Бом. «Трудно представить, чтобы Культерманн съел змею.»
— Мы попросим вас еще прокомментировать снимки, сделанные в квартире Культерманна после его смерти. Речь идет о том, чтобы вы посмотрели — нет ли каких-нибудь изменений в обстановке.
Коллега Бутлер, будьте добры…
Практикант подошел к компьютеру и набрал код.
Затем принялся демонстрировать Ребеке появляющиеся на экране монитора снимки. Она разглядывала их долго и внимательно.
— Здесь что-то не так, — наконец сказала она.
— Что-то изменилось в помещении? — спросил Бом.
— Нет, не в этом дело… само тело, то есть Давид… он какой-то другой.
— Другой? В каком смысле?
— Такое ощущение, что… его лицо… на нем стороны поменялись… Родинка у него была на левой щеке, а здесь — на правой… Тоже и брови, губы, волосы… все.
— Вы хотите сказать, что его лицо превратилось как бы в зеркальное изображение?
— Кажется, не только лицо, а все тело…
В комнате повисло молчание. Слышно было лишь неустанное жужжание информационной техники, да хлопанье дверей в других комнатах комиссариата.
«Что, к черту, происходит?» — лихорадочно думал Бом. «Что это все значит?»
— Ну что ж, госпожа Вансен, мы, в таком случае, вынуждены попросить вас осмотреть тело… Если это возможно, то прямо сейчас.
Ребека молча кивнула и поднялась. Бутлер вызвал автомобиль.
— Госпожа Ребека, вы все же шесть лет были женой Культерманна, — завел речь Бом, когда они уже ехали в морг. — Вы должны его хорошо знать.
Можете ли вы нам рассказать о каких-нибудь его привычках, фобиях, интересах, слабостях?
— Давид был человек упорным, неуклонно стремящимся к поставленной цели. Он не боялся слов, как это делают сейчас многие. Наоборот, он интересовался ими. Постоянно экспериментировал, часто обращался ко мне на каком-нибудь забытом либо не существующем языке. Он записывал слова и звуки разных языков, а потом занимался компиляцией.
— Он что — хотел открыть общий для всех праязык? — встрял Бутлер, сидящий за рулем.
— Да, и насколько я знаю, он работал также над расшифровкой тайного имени Яхве. Изучал кабалистику…
