Ролан Вагнер - Бледна твоя кожа, кровав твой взгляд
И все же волчица умирает от голода в пригороде, где я оставил ее, а эти откормленные овцы процветают.
Я должен как можно быстрее найти выход из создавшегося положения. Сандра слишком слаба, чтобы самостоятельно обеспечить себе пропитание. Без моей помощи она конченый человек. Но что я могу сделать для нее? Я, существо, у которого нет тела?
Из башни вылетает свора детей. У всех круглые физиономии здоровых ягнят. Странно. До сих пор ни в одном из попадавшихся мне стад не было ягнят; волки очень быстро расправились с молодняком. Очевидно, только оседлая жизнь позволяет выжить детям. Мне кажется, я нашел ответ на свой вопрос.
При условии, что я буду действовать быстро. Время не ждет.
Но как могу говорить о времени я, рожденный вместе с катастрофой, остановившей время?
Разумеется, информация, содержащаяся в моей памяти, была собрана задолго до провала большей части человечества в бесконечно малую долю секунды. Возможно, она предусматривала и ситуации, подобные той, в которой я оказался. Но память о времени не заменяет собой истинное знание.
Иногда у меня появляется ощущение, что это не моя память отвечает на бесконечно одолевающие меня вопросы. Мне кажется, что кто-то, непрерывно следящий за мной, предоставляет мне сведения, которые считает необходимыми в каждой конкретной ситуации, в то же время скрывая другую информацию.
Но ведь я не личность; меня с трудом можно считать чем-то реально существующим.
Я думаю, что этот мир был создан не случайно, что его возникновение связано с каким-то экспериментом. Меня же назначили быть свидетелем происходящего, снабдив мою память багажом, который, по сути, мне не принадлежит.
Багажом? Скорее, непосильной ношей.
Эти овцы считают, что находятся в безопасности. Несомненно, они уже давно не встречали волков; тот, что распят на рекламном щите, уже почти перестал пахнуть. Моя задача, следовательно, облегчается, потому что главный мой противник — чувство опасности.
В мою сторону направляются три ягненка. Какая безответственность — позволять детям находиться без надзора в таком полном опасностей мире, как этот. Я быстро отступаю, передвигаясь бросками от одной тени к другой.
Ягнята подходят к моему укрытию, живо обсуждая свои ближайшие планы. Их тонкие голоса звучат с типично детскими интонациями. Они спорят по поводу какой-то игры, ради которой они отошли так далеко от убежища. Я почти не прислушиваюсь к их болтовне, надеясь, что они разделятся.
Они проходят мимо. Как они крутят своими толстыми попками! Я уверен, у Сандры сейчас потекли бы слюнки, увидь она их. Меня терзает, словно сверло бормашины, противоречивое чувство. Эти ягнята — сама жизнь. Но волчица — тоже жизнь. Вправе ли я сделать выбор, подменив таким образом судьбу? Может ли одно существование быть более важным, чем другое? О, как мучает меня эта дилемма. Кто имеет больше прав на жизнь — Сандра или кто-нибудь из этих детей? Я не в состоянии принять решение. Но если я так переживаю эту ситуацию, значит, у меня есть нечто вроде совести?
Дойдя до перекрестка, дети разбегаются в разные стороны. Я устремляюсь за самым маленьким. У этого малыша такие приятно пухленькие щечки…
Решающий миг близок. Я должен забыть о сомнениях. Жизнь Сандры зависит от моей решительности.
Я неожиданно появляюсь перед ребенком, возникнув из ничего. Он вздрагивает и хочет убежать.
— Не бойся, я не волк.
— Но ты не пахнешь так, как овцы!
Он отступает шаг за шагом, ища взглядом убежище. Да, родители правильно воспитали его.
— Я - привидение. Я не могу причинить тебе вред.
— Привидение? Их не бывает, это просто вранье.
Большинство старых мифов исчезло вскоре после остановки времени. Остался только всеобъемлющий ужас перед Большим Злым Волком, вместивший в себя все прежние страхи. Я помню стадо овец, за которым незаметно наблюдал некоторое время. Его члены нашли старый кинопроектор и каждый вечер крутили мультфильм "Три поросенка" — очевидно, из чистого мазохизма.
Я пытаюсь сыграть на этом. Привидения больше никого не пугают, потому что с ними не связана реальная опасность. Я протягиваю недоверчиво глядящему на меня малышу руку.
— Попробуй прикоснуться ко мне.
Он тянется ко мне робкой ручонкой, готовый удариться в бегство при малейшем моем движении. Его пальцы проходят через мое изображение. Страх тут же покидает его.
— Почему я не могу дотронуться до тебя?
— Потому что меня здесь нет.
— И где же ты тогда?
— Нигде.
— А что делают привидения?
— Привидения раздают детям подарки.
Подозрительная гримаска.
— Ты не врешь?
— Я же сказал.
— А у тебя есть подарок для меня?
— Да, замечательный подарок. Но тебе придется пойти со мной.
— Ты не принесешь его сюда?
Я развожу руками, стараясь придать лицу как можно более невинное выражение.
— Я ничего не могу взять в руки.
— А он далеко, этот подарок?
— Нет. Каких-нибудь четверть часа пешком.
— Так мы идем?
* * *— Подожди меня здесь. Я пойду проверю, нет ли опасности.
— Почему там может быть опасность?
— Ну, ведь подарок мог найти волк.
Я вхожу в дом. Сомнения все еще не покинули меня. Мне не удается избавиться от симпатии к ребенку, в которой есть, очевидно, нечто отцовское. Но мои чувства к Сандре сильнее. Она должна жить любой ценой.
Волчица лежит в коридоре. Она без сознания. Неравномерные колебания ее грудной клетки свидетельствуют, что она все еще жива. Я негромко окликаю ее. Опухшие веки медленно приподнимаются; взгляд, сначала совершенно пустой, постепенно оживает, пока я продолжаю тихо и настойчиво повторять ее имя. Наконец, она узнает меня и пытается сесть, но тут же падает на спину, бессильная и безвольная.
— Это ты, Взгляд? Ты вернулся…
— Я нашел пищу для тебя.
— Пищу?
Она уже стоит на коленях, опираясь на шаткий стул. Усилие, которое потребовалось от нее, чтобы подняться, страшным образом исказило правильные черты ее лица. Ее худоба пугает меня. Передо мной сейчас не женщина; это голодный хищник, свирепый зверь. Правилен ли мой выбор? Как мне хотелось бы избавиться от сомнений…
— Я приманил сюда ягненка…
— Где он?
Она перебивает меня, всецело поглощенная близостью добычи. Струйка слюны сбегает по ее подбородку. Конечно, рефлекс Павлова…
— Он в саду.
Шатаясь, она направляется к двери. В тысячный раз я поражаюсь сохранившейся в ней жизненной силе, позволяющей ее передвигаться. Ее тело сейчас — это пустая оболочка из кожи, слишком просторная для нее. Местами кожа обвисает, словно болтаясь на скелете. Мне страшно, что она вот-вот упадет с нее.
