Ролан Вагнер - Бледна твоя кожа, кровав твой взгляд
— Овцы всегда спасаются бегством. Они даже не пытаются убивать волков.
— Да, они не могут съесть волка, но ведь ничто не мешает им прикончить своего врага.
— Если они попытаются, то я пропала.
Эта покорность судьбе бесит меня. Мне хочется схватить волчицу за плечи и хорошенько встряхнуть ее, чтобы вывести из состояния апатии. Но я могу только кричать:
— Ты что, совсем свихнулась? Тоже мне, ходячая мумия! Эти овцы — твой единственный шанс. Ты поймаешь одну и силы быстро вернутся к тебе. А с остальными тебе будет совсем не трудно справиться.
Ее пальцы стискивают рычаг тормоза. Мы резко останавливаемся. Сандра выключает зажигание и прислоняет мопед к дереву.
— Я должна хоть немного поспать. Знаешь поговорку: кто спит, тот ест?
Она укладывается на голой земле, с грустью посмотрев на зеленую траву, стебельки которой кажутся такими нежными, такими гибкими, а на самом деле тверже и прочнее закаленной стали и опаснее любого кинжала. Она засыпает почти мгновенно, опустив голову на согнутую руку. Покрасневшие веки закрывают ее утомленные глаза.
Ноги волчицы под кожаными штанинами сейчас по толщине не отличаются от рук. Я никогда еще не видел человека в такой стадии истощения. Откуда она берет энергию, чтобы двигаться, чтобы говорить?
Большой рекламный щит расхваливает продукцию местных боен. В центре щита пригвождено тело волка: деревянный кол пронзает его грудь и раму щита. Руки и ноги волка прибиты к щиту гвоздями самых разных размеров; разбитое лицо похоже на обескровленный кусок мяса. Вокруг щита повсюду — бурые пятна крови, даже на щите видны полосы, напоминающие буквы титров для фильма ужасов. Внезапно я осознаю, что это действительно корявые буквы, слагающиеся в несколько слов:
ВОЛК ТВОЯ СУДЬБА ЗАВТРА
* * *Сандра падает, увлекая за собой в падении мопед.
В который раз меня бесит моя полнейшая беспомощность. Я могу только смотреть и ждать.
Мы находимся в пригородном рабочем поселке среди длинных одноэтажных зданий из красного кирпича, над которыми господствуют промышленные корпуса и складские ангары.
Бесконечно уходящая в вышину труба увенчана измятым дымовым султаном серого цвета, кажущегося бледным на фоне черного неба. Длинный шлейф резко обрывается, словно от него отрезали конец, очевидно, избежавший остановки времени.
Волчица приходит в себя. В ее кровавых глазах нет ничего кроме слабости и отчаяния. После нескольких бесплодных попыток ей все же удается сесть. Мы долго молчим. Слова давно стали бесполезными. Мы оба знаем, что конец близок. У Сандры нет сил даже на то, чтобы забраться в седло мопеда.
Наша удача, очевидно, тоже попала в стазис.
— Ты не можешь вот так остаться здесь. Должны же где-то быть овцы.
— И куда по-твоему я должна отправиться?
Меня поражает, с какой силой она бросает мне в лицо эту фразу. Может быть, она рассердилась на меня? Нет, скорее всего она просто хочет избавиться от меня, чтобы умереть в одиночестве, как и положено смертельно раненному животному. Не теряя хладнокровия, я указываю на приоткрытую дверь находящегося вблизи небольшого дома. Внутри ничто не побеспокоит ее. Там она сможет агонизировать, не опасаясь чужого взгляда. Но стоит ли говорить ей об этом? Наше общение не требует слов, ситуация сама по себе достаточно красноречива. Наши фразы, наши жесты и наши взгляды давно наполнены мыслями о смерти, хотя само слово не было произнесено ни разу.
Волчица передвигается на четвереньках, тощая пародия на животное, название которого перешло к ней. Она медленно вползает в дом. Я следую за ней.
Сандра лежит, задыхаясь, на кафельном полу в небольшой кухне. Она не в состоянии двигаться дальше.
Пробормотав несколько утешительных слов, я бегло осматриваю дом. Семья в полном составе, от стариков до зеленых юнцов, собралась в гостиной. Они сидят, зачарованно уставившись на изображение игрока в теннис, картинно застывшего на перехвате мяча на экране телевизора. Неплохая обложка для спортивного журнала.
Сандра доползла до коридора, пол которого устлан зеленым ковром. Она с огромными усилиями передвигает свое тело, такое тяжелое, несмотря на крайнюю степень истощения. Такие тяжелое тело, которое заканчивает сжигать в своей топке последние запасы энергии. Ее губы сливаются с серым лицом. Я слышу, как неравномерными толчками бьется ее сердце.
— Пойду поищу овец.
— Ты же знаешь, это бесполезно.
— Я все же попытаюсь.
— Как хочешь.
Я выхожу на улицу, чувствуя, как на месте моего отсутствующего живота зарождается и начинает пульсировать тупая боль. Как может страдать простое изображение, которым я являюсь? Я полагал, что надежно защищен от подобных неприятностей…
Там, где кончается пригород и начинается собственно город, возвышаются стены недостроенного комплекса зданий. Похоже, здесь строили госпиталь. Одна из его незаконченных башен кажется мне идеальным наблюдательным пунктом. Я ускоряю шаг. Вообще-то я могу перемещаться едва ли не мгновенно на любое расстояние, но в последнее время мои поступки, мое поведение все больше и больше страдают антропоморфизмом. Я копирую человека; я его нематериальная карикатура, одержимая образом почти превратившейся в скелет волчицы. Бледна твоя кожа, кровав твой взгляд…
На несколько мгновений я застываю на месте, копируя миллиарды манекенов, усеявших поверхность Земли, чтобы демонстрировать всевозможные моды в витрине планетарного масштаба.
Крыло госпиталя, куда я собирался заглянуть, избежало стазиса. Там обосновалось целое стадо овец.
Два барана охраняют логово, держа охотничьи ружья на сгибе руки. Изуродованный волк не был пустой угрозой. Это стадо, очевидно, ведет оседлый образ жизни; оно организовано лучше, чем другие группы овец, которые мне приходилось встречать во время моих скитаний. Об этом говорит не только бдительная охрана в серой форме, но и колючая проволока, натянутая в три ряда вокруг здания, а также джип, с которым в стороне возится еще один баран. Я могу поспорить, что подвалы здания заполнены продовольствием и снаряжением. Эта группа должна была основательно прочесать свой район. Она организована по военному образцу, а значит, очень опасна.
Сколько их здесь? Как им удалось собрать все необходимое для нормальной жизни? Всего один человек на тридцать тысяч избежал окаменения; что касается материальных предметов, то пропорция еще меньше. Статистически, у волка гораздо больше шансов загрызть овцу, чем у овцы — отыскать что-нибудь съедобное, избежавшее стазиса.
И все же волчица умирает от голода в пригороде, где я оставил ее, а эти откормленные овцы процветают.
