Сергей Герасимов - Посещение больницы
Была еще негритянка Эста, работавшая санитаркой. Она была совершенно бессловесна и очень трудолюбива. Когда не было работы, она садилась на жесткий табурет, сдвинув колени, и могла просидеть так несколько часов. Ее волосы не вились как у настоящей негритянки и были довольно редкими и длинными, зачесанными назад. Впереди была большая прозрачная челка. На все вокруг она смотрела с грустью и страхом в глазах. Сидя на табуретике она скромно осматривалась: вначале двигались глаза, убеждались, что ничего страшного, и только после этого поворачивалась голова. Ее верхняя губа была вполне европейской, зато нижняя – по-негритянски большой. Казалось, она взяла в рот огрызок карандаша и спрятала за нижней губой.
Все эти люди были обыкновенны.
– Ты был обыкновенным?
– Нет.
– Тогда почему ты думаешь, что быть обыкновенным плохо?
Первые два дня прошли совершенно спокойно. Вадим привык к ночной жизни, потому что спали все обычно днем. а ночью занимались Бог знает чем: рассказывали одни и те же анекдоты, среднешколького уровня, пили, хвастались своими любовными подвигами, пили опять, играли в карты и снова пили. Иногда Вадим играл в карты тоже и всегда выигрывал. Обыкновенные люди не имели представления о том, что такое настоящая игра.
На третий день случилось мелкое происшествие: еврей-сердечник изнасиловал женщину из соседнего отделения. СашкаижирныйГришка пришло, просверлило еврею кость ноги и, просунув в отверстие цепочку, привязало его к кровати. Еврей кричал громко, но с тем же вялым безразличием в глазах, с которым он говорил о своей возможной смерти. Изнасилованная женщина сражу же пришла навестить своего обидчика и после этого заходила каждую удобную минуту. Так как обидчик сам умываться не мог, она мыла его, с заметным удовольствием. Женщине нужно о ком-то заботиться, иначе она прокисает.
Однажды утром Вадим зашел в кабинет врача.
– Вы с жалобой?
– Я не больной, а посетитель, – сказал Вадим.
– Слушаю вас.
Вадим рассказал о своих проблемах. Доктор рассматривал язык, но не был удивлен.
– Я знаю об этом случае, – сказал он, – мой отец был тоже врач; он присутствовал при вашем рождении. У вас был брат, который быстро умер. Он вообще не был похож на человека, он был волосат, имел хвостик и рожки. Вам это о чем-нибудь говорит?
– Почему же он умер?
– Скажу правду, сейчас это не имеет значения. Его умертвили. Никто не знает, что произойдет, если дьявол поселится в этом мире. ОН ведь князь тьмы, пусть и остается во тьме. Вы случайно не знаете своего отца?
– Нет.
– И мать не проговорилась ни разу?
– Нет.
– Хотя я не очень верю в дьявола, – сказал доктор, – но вывод однозначен. У вас только змеиный язык и ничего больше?
– Ничего больше, но он растет.
– У вас есть необычные способности?
– Да. То что я говорю всегда сбывается. Когда я лгу, мне всегда верят. Я могу убедить человека сделать все что углодно, даже прыгнуть с крыши вниз головой. Женщины меня одновременно и обожают, и ненавидят, но оставить не могут. Я могу рассказать о том, чего не знаю, и не ошибиться.
– Как это? – спросил доктор.
– Я просто позволяю языку говорить вместо меня. Собственно, всеми способностями я обязан языку.
– Что еще вы можете?
– Могу говорить стихами.
– Попробуйте.
Вадим огляделся:
– Ручная тень свернулась у окна калачиком, и Бог диктует рифмы, и длится, гаснет, и страдает, гибнет мгновенье, пробужденное от сна. Две полки книг. Провал окна. Стена. Там снег. Здесь электрические пятна. Жизнь так проста и страшно непонятна как исповедь печального лгуна…Еще?
– Достаточно. Это было убедительно. Мне интересно узнать каким образом вы думаете, так ли, как обыкновенный человек? Попробуйте рассказать.
– Я попробую… – сказал Вадим. – Постоянное чувство обнаженности души… Именно так. Душа прочна как стекло, если вычесть из него хрупкость. Никакие обычные впечатления не могут ранить ее, не могут оставить на ней царапины – для этого нужен, как минимум, бриллиант. Правда, одна царапина на ней уже есть. Мне безразлично абсолютно все и в то же время я чувствую все намного яснее и намного иначе (правильное сочетание). Но не только мир не может проникнуть в меня, но и я не могу проникнуть в него. Я более чем спокоен, спокойствие перехлестывает через красную черту – даже сейчас мне все равно поймете ли вы меня. Все раны, которые вы называете душевными, ранят на самом деле лишь тонкую кожицу души. Я не знаю что там, под ней. Впечатления дня странно смешиваются и создают mixture – одновременность последовательности. А ведь Спенсер так и определял жизнь. Например, сейчас два несвязанных впечатления дня, совершенно незначительных, накладываются друг на друга и этот тандем почему-то имеет смысл. Первое: увиденная утром свободная (свободно начертанная) подпись изнутри на стекле. Второе: я забыл как по-немецки <<почему?>>. хотя помню французский. испанский и итальянский варианты…
– Хватит, – сказал доктор, – я уже понял, что ничего понять не смогу. А как у вас с добром и злом?
– Меня не волнуют эти понятия.
– А с тех пор как стал расти язык?
– Наверное, зло стало ближе.
– Тогда нужно делать операцию. При современных методах физической угрозы нет. Насчет сверхфизической ничего сказать не могу. Может быть, ОН пытается как раз сейчас проникнуть в мир через вас. После операции вы станете обыкновенным человеком.
– Я не хочу быть обыкновенным.
– А вы были?
– Нет.
– Тогда откуда вы знаете, что быть обыкновенным плохо?
Ему надоело одиночество и эту ночь он провел с Эстой. Эста говорила с легким украинским акцентом и выкладывала о себе все до конца, уткнувшись глазами в подушку.
– Почему ты не смотришь на меня?
– Я тебя боюсь.
К этому времени он тоже успел рассказать ей многое о себе.
– Почему? Самое большее, что я могу тебе сделать – это бросить одну. Это не так уж страшно. Я так и сделаю когда кончится ночь. Ты же меня не любишь?
– Нет.
– Значит все в порядке.
– Что ты решил?
– Ты об операции? Буду делать. Стану обыкновенным, таким как все. Да, пока не забыл, дай мне листок бумаги.
Он написал на листке адрес и имя:
– Вот человек, с которым ты будешь счастлива. Пока еще мои слова исполняются. Ты просто придешь к нему и скажешь: <<Я хочу быть с тобой>>. Поверь. он ждет именно тебя. Обещай, что назовешь сына моим именем.
– А если будет дочь?
– Тогда называй как хочешь. Так ты пойдешь?
– Да. Послезавтра.
– Почему не завтра?
– Потому что завтра я обещала другому. Он мне хорошо заплатит. Я ведь обыкновенная, а не какая-нибудь принцесса из сказки.
