Александр Смолян - Закат Мигуэля Родригеса
Александр Смолян - Закат Мигуэля Родригеса краткое содержание
Смолян Александр
Закат Мигуэля Родригеса
Александр СМОЛЯН
Закат Мигуэля Родригеса
Крохотная заметка на последней полосе вечерней газеты. Заголовок: "Кончина Мигуэля Родригеса". Три строки петита: "В городе Сан-Хозе на 97-м году жизни скончался известный ученый, лауреат Нобелевской премии Мигуэль Родригес".
Умер человек, имя которого будет стоять в истории науки рядом с именами Аристотеля, Ньютона и Менделеева, Эвклида и Коперника, Лобачевского и Эйнштейна.
Как быстро летит время! И какая это поистине бессердечная, всепоглощающая хищная птица! Для широких читательских слоев Родригес еще при жизни ушел куда-то в далекое прошлое. А ведь только двадцать пять-тридцать лет назад, в конце двадцатого века, это был ученый, славе которого могли позавидовать не только знаменитейшие поэты и политические лидеры, но, пожалуй, даже самые популярные из киноактеров и футболистов.
Этого гениального человека отличала разносторонность интересов, достойная эпохи Возрождения. Он был единственным обладателем трех Нобелевских премий за открытия в области физики, химии и физиологии. Десятки национальных академий избирали его своим почетным членом. Именно ему обязаны мы созданием Всемирной научной библиотеки, и он же был одним из организаторов и первым президентом Международной академии наук. Его имя не сходило тогда со страниц газет и журналов...
Прошло лишь четверть столетия, и журналисты забыли о нем. Уже много лет его имя вовсе не упоминается в широкой печати. Если не считать, разумеется, сегодняшнего упоминания.
Ну что ж, не он первый, не он последний. В конце концов, за немногими исключениями только тем не суждено пережить свою славу, кто завоевывает ее не жизнью своей, а смертью.
Зато в истории науки имя Мигуэля Родригеса никогда не будет предано забвению. "Формулы Родригеса" - первая и вторая - окажутся, я полагаю, долговечнее не только газетной моды, но и египетских пирамид.
Формула превращения неорганического вещества в органическое. И формула превращения органического вещества в живой организм... Еще в 70-х годах двадцатого века представления об этих процессах были весьма смутными, противоречивыми. Даже среди серьезных ученых было в то время немало людей, считавших в принципе возможным создание искусственного человека. Мало того, этому гомункулусу даже предрекали какие-то преимущества по сравнению с его собратьями, возникшими естественным путем.
Авторов подобных гипотез нетрудно понять. Их вдохновляли первые, действительно огромные для того времени успехи кибернетики. Их вдохновлял также пафос освобождения от религиозных заблуждений. В сущности, они еще не были настоящими атеистами: скорее можно сказать, что они фанатически верили в атеизм подобно тому, как их деды верили в бога. А всякий фанатизм порождает наивные, механистические преувеличения. Если нечто создано без участия сверхъестественной силы, рассуждали современники Родригеса, значит, оно может быть создано и искусственно. Они еще не знали, что граница между естественным и искусственным может оказаться такой же непроходимой, как граница между естественным и сверхъестественным.
В свои формулы Родригес впервые ввел показатель большого времени, являющегося обязательным условием организации случайных процессов и проявления их тенденций. О роли большого времени многие догадывались и до Родригеса, не понимая, однако, в полной мере его качественных особенностей. Считали, что изменением давления, температуры, освещенности и других параметров можно бесконечно ускорять любые процессы, доводя их до пределов малого времени, практически доступного человеку. Формулы Родригеса с математической ясностью и непреложностью показали иллюзорность подобных взглядов. Они навсегда перевели проблему гомункулуса в тот же разряд, в каком уже давно пребывала проблема вечного двигателя. На смену туманным предположениям пришло точное знание.
Я был еще мальчишкой, когда в журнале "Наука и жизнь" прочел запомнившиеся слова: "Каждый научный гений - это источник света, который отодвигает границы окружающей нас тьмы неведомого. Математический гений Родригеса - одно из таких могучих светил: его открытия сразу расширили мир человеческого знания".
Два года назад я побывал в Сан-Хозе и посетил Мигуэля Родригеса. До сих пор я рассказывал об этой встрече только близким друзьям. Теперь пришло, видимо, время написать о ней.
* * *
Направляясь в Вашингтон по приглашению пресс-бюро Международного физиологического конгресса, я и не предполагал побывать в Латинской Америке. О такой возможности я впервые подумал уже в океане.
Когда можно выбирать между воздушным путешествием и морским, я почти всегда предпочитаю последнее. Оно во много раз медленнее, но зато во столько же удобней и интересней. Я выехал за целую неделю до начала конгресса, взяв билет на самый старый и тихоходный лайнер из всех совершающих рейсы на линии Ленинград - Нью-Йорк. Хотелось воспользоваться поездкой, чтобы отдохнуть, почитать, спокойно подумать, сделать кое-какие наброски для новой книги.
В судовой библиотеке мне попалась книга Родригеса "Биософия и ее борьба против психологии рабов". Со студенческих лет я не держал в руках этой книги и теперь читал с увлечением, словно впервые. Именно ею Родригес нанес в свое время решающий удар по враждебному отношению к природе, по насильственным методам освоения природных ресурсов. "Глупо и постыдно оставаться рабами природы, - писал Родригес. - Но еще глупей и еще постыдней выглядят попытки превратить природу в свою рабыню. Более того, такие попытки просто самоубийственны. Не надо думать, будто это относится только к торопливым и недальновидным практикам. И теоретикам следует помнить, что лучший способ постижения так называемых тайн природы - это учиться у нее, учиться с любовью поистине сыновней. Тайна, вырванная у врага, - это чаще всего лишь полуправда, и немудрено, что нередко она обращается против нас самих; всегда полнее правда, которую поведал нам старший друг, если упорным трудом мы завоевали его доверие, если мы умеем слушать, внимательно наблюдать и непредвзято размышлять".
Я сидел на палубе, читал Родригеса и вспоминал, какие ожесточенные споры велись когда-то в связи с выходом этой книги. Именно тогда на стыке старой педагогики и еще сравнительно молодой бионики возникла современная биософия.
В дороге я узнал, что переоценил медлительность нашего лайнера: оказалось, что он прибывает в Нью-Йорк за три дня до открытия конгресса. Это и навело меня на мысль слетать в Сан-Хозе, навестить великого ученого, давно ушедшего на покой.
