Огюст Пиккар - Цезарь, Клеопатра и Эйнштейн
— Что сейчас делает Брут?
— Он потерпел поражение в сражении с войсками Антония и Октавиана при Филиппах в Македонии и погиб.
— Так, так, а Антоний и Октавиан еще здравствуют?
— Ваше Величество, сейчас идет 2707-ой год со дня основания Рима и поэтому скоро исполнится две тысячи лет с того момента, как вы отправились в путешествие.
— Да, да! Вы правы. Я все время забываю об этих двух тысячах лет. Несмотря на все старания и объяснения Клеопатры, я никак не могу поверить в это. Но каково тогда положение Римской империи? Отбивает ли она наскоки своих врагов?
— Нет, Ваше Величество, расширяя свои владения, она просуществовала еще четыреста лет после вашего правления, а затем была уничтожена варварами. Последние приняли древнюю греко-римскую культуру и растворились среди побежденных ими народов. Однако Вечный город Рим по-прежнему стоит на своем месте. Город стал еще красивее, чем прежде. Теперь он стал столицей Италии.
— А можно ли надеяться, что Рим снова завоюет мир?
С грехом пополам я объяснил ему современное международное положение и невозможность установления мирового господства какой-либо одной страной, как бы сильна она ни была. Явно удрученный этим, покоритель Галлии вздохнул:
— Если это так, то пусть лучше пройдет еще две тысячи лет, прежде чем я снова начну борьбу за мировое господство.
Мы вошли в храм и присоединились к свите царицы.
— О, Цезарь! — воскликнула Клеопатра. — Я, пожалуй, отправлюсь в новое путешествие. Современный Египет процветает, у него хорошее правительство. Я, несомненно, смогла бы доказать свои законные права на власть. Но чего ради вызывать беспорядки в дельте Нила? Если мы снова улетим, то, быть может, еще через две тысячи лет я и понадоблюсь моим дорогим подданным. Здесь установилась полная демократия. Я не совсем понимаю, что это слово означает, но оно мне не нравится.
— Вполне согласен с тобой, Клеа, мы улетим вместе — я тоже не знаю, чем бы я мог заняться здесь.
Тем не менее царственные особы изъявили желание совершить путешествие, оставаясь инкогнито, по странам современного мира и улететь только через несколько недель.
— К несчастью, это невозможно, — сказал Али. — По распоряжению Вашего Величества, отданному накануне отлета, мы приготовили новый заряд ядерного топлива, которого будет достаточно для того, чтобы отправить ракету в полет на второе двухтысячелетие. Уже составлена смесь романия, который называется теперь плутонием, с египтием, ускоряющим радиоактивный распад первого. Цепная реакция начнется завтра вечером, как и было предписано Вашим Величеством. Для приготовления нового заряда потребуется по крайней мере 90 лет: наш атомный реактор производит египтий только в очень незначительных дозах.
— Если нам нужно улететь завтра вечером, — пожаловался Цезарь, — то я даже не смогу съездить в Рим, о чем я никогда не перестану сожалеть.
И тут настал момент, когда мне следовало вмешаться в разговор и внести свое предложение.
— Ваше Величество, наша цивилизация еще не сумела создать межзвездной ракеты, но зато у нас есть машины, летающие подобно птицам и даже быстрее их. Если вы желаете, мы сейчас же отправимся в Рим на одной из них и вернемся сюда завтра к вечеру.
— Я не знаю, что это за птица — «машина», о которой вы говорите, но я принимаю ваше предложение. А ты, Клеа?
— Я? Лично я предпочла бы проехаться по Египту, но я не могу отпустить тебя одного в Рим. Я очень боюсь, что ты ввяжешься там в какие-нибудь политические аферы. Я поеду вместе с тобой.
К нашему счастью, в рейсовом самолете еще оставалось три свободных места. И вот мы уже летим в Вечный город. Когда мы пролетали над Акрополем, Цезарь сказал мне:
— Какая жалость! Он был куда красивее, когда я видел его в последний раз. Как можно разорять такие храмы?
В Римском аэропорту нас встретила моя жена, приехавшая на аэродром на нашем автомобиле. Никогда еще не было такого гостя в Италии, который смотрел бы на Рим с таким удивлением и интересом, как Цезарь. Когда в середине марта он покинул столицу, в городе было только несколько каменных храмов и памятников. Большая часть жилых домов представляла собой жалкие деревянные лачуги, крытые соломой. Прямо с аэродрома я отвез своих гостей, имевших слишком экстравагантный вид, в магазин готового платья. Клеопатра выбрала для Цезаря нарядный светло-серый костюм, а для себя — дамский костюм, который был ей удивительно к лицу. Затем дамы покинули нас. Клеопатра была в восхищении от всего увиденного и хотела сделать еще множество покупок. Что ее поразило больше всего, так это тонкость наших шелковых тканей.
— Если бы Пенелопу, — сказала она, — заставили кидать свой челнок столь же часто, как это потребовалось для того, чтобы выткать этот шейный платок, то ей не приходилось бы каждую ночь переделывать все то, что она сделала за день.
Я же вместе с Цезарем направился в ателье звукозаписи. Там я попросил записать на магнитную ленту голос императора. Это положит конец всем научным спорам по поводу настоящего латинского произношения.
Мы проходили мимо книжного магазина. Внезапно меня осенила одна идея. Мы зашли в магазин, и я попросил:
— Покажите, пожалуйста, самое роскошное издание «Комментариев к войне с Галлией» Юлия Цезаря.
Цезарь рад был увидеть, что и через две тысячи лет все еще существует спрос на его прозу. Его поразила брошюровка страниц. Он нашел такие книги более практичными, чем древние свитки. Еще более поразился он при виде малого размера и однообразия шрифта. Я попытался объяснить ему в двух словах суть печатного дела.
— Не находите ли вы, что мои описания военных действий прекрасны и совершенно точны?
— Да, Ваше Величество! По поводу их было очень много споров, и каждый уважающий себя историк трактует их на свой собственный лад, так как многие подробности, должен признаться вам, кажутся нам не совсем понятными. Не явилось ли это следствием того, что, как говорится в преданиях, вы диктовали одновременно несколько глав нескольким писцам?
— Не в этом суть. Если говорят в три раза быстрее, чем пишут, то вполне можно диктовать три главы одновременно. Впрочем, по крайней мере один раз я сам прочел сочинение целиком, и все там было на своем месте. Покажите мне эту книгу. Где здесь есть хоть одно слово, не столь ясное и прозрачное, как воды Тибра?
Он перелистал томик. Удивился, рассердился и воскликнул:
— Я никогда не писал этого, а этого тем более! Почему изменили мой текст?
Я объяснил ему, что на протяжении многих веков его книга неоднократно переписывалась от руки и что некоторые переписчики считали, что они сделают доброе дело, добавив кое-что от себя.
