Джон Бакстер - Капитуляция отменяется
— Так, мистер Фрейзер. Но только если она заработает.
Стало быть, скоро мне придется исполнять приказы из Парижа. И Вашингтона, разумеется. Если в самое ближайшее время нам крупно не повезет, «Кроссуинд» наверняка передадут Европейской компании космических полетов. Разница в жадности между европейцами и американцами невелика. И те и другие одинаково подходили к подобной ситуации в середине века. У ЕККП, европейского ракетного консорциума, было так: «Вы нам — свои пустыни, мы вам — престиж». У США: «Вы нам — территорию под военную базу, мы вам — защиту». В те годы Австралия жаждала и престижа и защиты, но больше всего ей хотелось ощутить свою «принадлежность к державам». Политиканы выделили тысячи квадратных миль у Северо-Западного мыса американцам и отдали европейцам почти полный контроль над Вумеровским центром. Несколько десятилетий спустя они поняли свою ошибку, но идти на попятную было слишком поздно…
Я провел Томпсона через контрольно-пропускной пункт, и мы зашагали к громадному зеркальному шару, занимавшему весь зал.
— Удивительная штука, — сказал Томпсон. — Поскорее бы начать работать на ней!
Я решил не отвечать и прошел туда, где группа сотрудников сгрудилась у контрольного телевизора. Пилот-испытатель Тевис называл одному из наблюдателей ряд цифр. Он казался усталым, но не было ни признаков какого-либо вредного воздействия, ни тех симптомов, которые проявились у Чарта. Я взглянул на часы. Тевис находился в поле на семь часов дольше Чарта.
— Как он? — спросил я доктора.
— Кажется, совершенно здоров. Энцефалограмма в норме.
— Ну что ж, — сказал я, подумав. — Отключайте установку.
Поле замерцало и постепенно стало невидимым. С высоты колонны на нас смотрел Тевис, он моргал в ярком свете зала. На месте испытания делать было больше нечего, и мы ступили на дорожку, ползущую к управлению. По дороге я задал Томпсону неизбежный вопрос:
— Сколько времени в нашем распоряжении?
— Это не мне решать, мистер Фрейзер. Если бы я мог теперь же добиться вашего согласия…
— Никак невозможно: придется обсудить этот вопрос с начальством в Сиднее.
— Об этом мы уже позаботились, — сказал Томпсон. — Через несколько часов получите подтверждение.
Первым моим желанием было ударить его, стереть этот самодовольный взгляд с наглой рожи, но все прошло. Насилием тут ничего не поправишь.
— Да, похоже, вы все предусмотрели, — признался я. — Жду указаний… сэр.
Второй раз за день он посмотрел на меня в замешательстве.
— Зря вы так, мистер Фрейзер. Тут нет ничего личного. Мы оба уже давно в этой игре. Это бизнес, и ничего больше. Можно ли позволить себе иметь чувства?
У меня не было настроения обсуждать вопросы этики.
— Может быть, завтра? — спросил я.
— Как вам угодно, — ответил Томпсон. — И, надеюсь, к тому времени вы будете проще смотреть на вещи.
Часа в три ночи я проснулся от раздражающего скрежета сигнального устройства, которое надевал всегда, если меня могли вызвать. Я потянулся к переключателю связи. Звонил Кол.
— Чарт снова сбежал, — сообщил он. — В пустыню.
— Сбежал? Я считал, что он все еще в коконе…
— Он и был там, но потом вырвался и наспех соорудил мину-сюрприз из жидкости и кое-каких проводков. Когда охранники вошли, с ними случился шок, и они потеряли сознание. Это было около двух часов назад.
Все еще полусонный, я с трудом оделся и заковылял по коридорам к гаражу. Все двери большого ангара были открыты, и от влажного холодка пустыни воздух казался морозным.
Кол уже организовывал поисковые партии: машины с экипажами из двух человек, набирая обороты, взлетали по скату и исчезали в беззвездной ночи. Я видел, как их прожекторы обшаривают пустыню вокруг.
— Хотите поехать? — спросил Кол, заметив меня. — В одном экипаже не хватает человека.
— Отправляйтесь лучше вы, — ответил я. — От меня в пустыне мало толку.
Минуту спустя я остался в ангаре один. На полу лежала расстеленная кем-то карта. Я подошел и всмотрелся в нее. Интересно, где же быть Чарту? Куда вообще может пойти человек, попавший в пустыню? Что он надеется найти среди скал и песков? Ни городов, ни оазисов, ни колодцев там нет. Большую часть карты занимала безводная местность. Здесь карта имела однообразный бурый цвет, и черные паутинки покрывали ее так густо, будто тут основательно поработал какой-то трудяга-паук. Из любопытства я взглянул на условные обозначения и увидел, что это магнитные силовые линии, нанесенные во время последнего геофизического года группой дотошных бельгийцев. Линии изящными кривыми бродили по пустыне, чаще поодиночке, иногда параллельно, а кое-где даже собирались в громадные узлы, отмечавшие районы наивысшего магнетизма. Два таких узла находились неподалеку от нас. На одном из них кто-то поставил синий крестик. Вдруг я понял, что уже видел эту карту. Крестиком было отмечено место, где Чарта нашли в первый раз — самый центр узла силовых линий. Неужели?..
Снаружи еще было темно, но ложная заря зажгла восток бледным сиянием. Я вскочил в одну из свободных машин и направился на запад.
Менее чем через полчаса я был на том месте, которое отметил себе на карте — в центре второго узла магнитных линий, точно такого же, как и тот, в котором нашли Чарта. Солнце было уже довольно высоко, когда я затормозил на верхушке небольшого холма, выключил мотор и вышел из машины. Ничто не двигалось, не слышалось ни звука, и я уж было усомнился в своей догадке. Но опасение оказалось напрасным, пройдя на вершину холма, я посмотрел вниз и увидел одинокую брошенную машину. Я перевел взгляд еще дальше, на равнину. Там, в косых лучах утреннего солнца, в четверти мили от меня медленно двигалась какая-то фигура. Я видел ее струившуюся по скалам тень, такую же тонкую и длинную, как моя.
Понадобилось всего несколько минут, чтобы догнать Чарта. Он уходил не от меня и не от моей машины. Он, казалось, вообще не знает, куда идет. Скорее всего его путь пролегал по тем самым силовым линиям, которые я видел на карте. Некоторое время он неспешно шагал по прямой, потом вдруг остановился, вернулся чуть назад и оглянулся. Я приблизился вплотную, но он, не замечая меня, продолжал двигаться навстречу восходящему солнцу. Он был совершенно наг — неестественно розовая кожа блестела, ни складочки на теле, ни морщинки. Новорожденное существо, с которым я не имел ничего общего. Я заглянул в его глаза и увидел, что они совершенно безжизненны. Всякая жизнь в Питере Чарте ушла куда-то внутрь, в смутные глубины его существа, повиновавшегося теперь одному лишь голоду.
Голод! Нам это и в голову не пришло. Все перебрали: и вирусы, и неведомые возбудители, а вот о голоде не подумали. Силовое поле было непроницаемым для земного магнетизма. В этом, собственно, одно из его главных преимуществ. Оно отражало все виды излучения, будь то свет, тепло, гамма-лучи и даже нечто неизвестное пока науке. Внутри силового поля человек был отрезан от всего. Впервые в своей жизни, впервые в жизни всего рода человеческого он был ПОЛНОСТЬЮ изолирован.
