Октавиан Стампас - Древо Жизора (Тамплиеры - 4)
- Помогите! На помощь! Ради всего святого!
Бабушку со всеми полагающимися почестями похоронили в фамильном жизорском склепе, где покоился первый сеньор Жизора, Гуго де Шомон, его жена Аделаида де Пейн, одна из их дочерей Аргила, так и не вышедшая замуж, Робер де Пейн и Тибо по прозвищу Жизорский Язычник. На похороны приехало множество родни. Приехал и Гийом де Шомон со своим сыном Робером, о котором Жану часто твердили, что он родился в один и тот же день, что и Жан. Ах, какой дивный кинжал украшал пояс Робера! Казалось, Жан готов все отдать, только бы завладеть таким кинжалом. "Ну почему, почему он, а не я, так гордо выступает, надменно держась за рукоятку своего кинжала? Ответь мне, Боже, разве это справедливо? Разве он лучше меня?" - думал Жан, рассматривая мальчика, родившегося в один день с ним. Ему казалось, что и одет-то Робер лучше него, что причесан он искуснее, и что лицо у него гораздо более мужественное.
Он настолько раззавидовался Роберу, что забыл обо всех своих страхах. Похороны бабушки, на которых по его глубочайшему убеждению, все-таки должно было бы произойти что-то из ряда вон выходящее и губительное для всех, прошли как-то быстро и нестрашно. Потом была заупокойная тризна, во время которой все довольно скоро развеселились и полностью забыли о той скорбной причине, что собрала их здесь, в Жизоре.
Во время этой тризны Жан и Робер как следует познакомились друг с другом, и Жан, набравшись смелости, принялся предлагать Роберу всевозможные предметы в обмен на его кинжал - золотую фибулу с изображением великого героя Годфруа Буйонского, чудесный свисток, некогда принадлежавший королю Австразии Дагоберу, медную шпильку, которой, по преданию, Хлотарь умертвил одну из своих шести жен. Наконец, он даже выложил свое самое ценное сокровище - окаменевший глаз великого Меровея, полупрозрачный зеленый шарик, через который можно смотреть на солнце и получается очень здорово, а если чего-то очень-очень захотеть и посмотреть на желаемое сквозь глаз Меровея, то вещь непременно сделается твоей.
- Никакого Меровея не было, - нагло заявил Ро6ер. - А это никакой не глаз, а просто кусок зеленой слюды.
- Что-о-о?! Меровея не было?! - рассердился не на шутку Жан.
- Конечно не было, - не моргнув глазом, отвечал Робер. - Ну если ты так хочешь завладеть моим кинжалом, что тебе стоит - посмотри на него сквозь свой зеленый шарик, и кинжал будет твоим.
Жан поднес было глаз Меровея к своему глазу, но тут он почему-то вдруг сильно засомневался в действительной силе чудесного шарика. Во всяком случае, сколько он доселе ни пытался добиться чего-либо с его помощью, ничего не получалось.
- Больно надо! - сказал он по возможности пренебрежительным тоном. - Я же говорю: это если чего-то уж очень-очень захотеть, а так - нечего и возиться, больно мне нужен твой кинжал. У моего отца таких кинжалов горы. Полные сундуки набиты одними кинжалами. Какой захочу, у него выпрошу.
- А вот и нет! - нахально усмехнулся Робер. - Этот кинжал моему отцу подарил знаешь кто? Сам Гуго Пейн, великий магистр Ордена тамплиеров. А Гуго де Пейну его подарил главный ассасин, Старец Горы Хасанасаба. Вот кто.
- Да? - взвизгнул раздосадованный и разобиженный Жан. - А если хочешь знать, Гуго де Пейн и мой отец - троюродные братья.
- Как бы не так! - все больше наглел Робер. - Гуго де Пейн - троюродный брат моего отца.
- Нет моего!
- А я говорю: моего!
Ну и, само собой разумеется, после диспута мальчики крепко подрались между собой, и, как часто случается, после этой драки они стали друзьями. Конечно не сразу, постепенно, но со временем они очень крепко сдружились. Когда, после похорон Матильды де Монморанси, Шомоны уехали к себе на французскую территорию, Жан часто думал о Робере. "Ну и пусть! - успокаивал он самого себя. - Пусть у него есть такой чудный кинжал. Пусть Гуго де Пейн и главный ассасин Хасаба. Зато у Робера нет тайны. А у меня есть. Великая тайна жизорского вяза". Ему даже не надо было знать саму тайну, достаточно того, что она, существует, и пройдет время - он узнает эту тайну, найдет подземный ход, спустится в него, а там... Может быть, там несметные сокровища Карла Великого? А может быть...
Дух захватывало от одной мысли о том, что может оказаться в подземном ходе. Не исключено даже, что оттуда можно прямехонько проникнуть в Рай!
Мысленно споря с Робером де Шомоном, Жан уже стал скучать по нему, подспудно чувствуя в нем своего будущего пожизненного друга и соперника. Ожидая, когда Шомоны вновь посетят Жизор, он решил начать, не откладывая, поиски гробницы, о которой говорила покойная бабушка Матильда. Однажды он спросил у отца как бы невзначай:
- Говорят, наш замок построен на какой-то гробнице? Это что, правда?
- Чушь собачья! - пьяно ответил Гуго. - Не верь никому, мой мальчик. Конечно, можно бы помечтать, что слово Жизор происходит от какой-то гробницы но, на самом деле, уверяю тебя, все было гораздо проще. Просто Гуго де Шомон, построивший замок, однажды напился как свинья и целых три дня пролежал здесь в чистом поле, мертвецким трупом. А когда он выспался и встал, то почувствовал себя на редкость хорошо, после чего и порешил навсегда тут поселиться. Понял?
Так, что название Жизора происходит не от слова "покоиться", а от слова "валяться", именно как валяются пьяные, мертвецки пьяные люди, мужчины, раскинув руки и наслаждаясь минутами священного отдыха.
Подобное объяснение нисколько не успокоило Жана. Он решил, что либо отец скрывает от него, либо он попросту сам ничего не знает. Ведь не случайно же старая карга, Матильда де Монморанси, выбрала для посвящения в тайну своего внука, а не сына. И Жан продолжал поиски таинственной гробницы, на которой был заложен и построен замок Жизор.
Глядя на своего веселого, резвого, а зачастую попросту озорного сына, Матильда Анжуйская с горечью думала о том, что у многих людей дети бывают гораздо хуже - болезненные, вялые, скучные, некрасивые, глупые. И все равно отцы их любят. Потому что это их дети. Другой отец не променяет тщедушного отпрыска на самого разудалого мальчишку в мире, и возится с ним с утра до вечера, пытаясь вдохнуть в него силы и жизнь. Почему же Годфруа так равнодушен к своему Анри? Дай Бог, если он видит его раз в неделю, а то ведь случается, что неделями не интересуется мальчиком. Анри и впрямь был славный парнишка. Утром, просыпаясь ни свет, ни заря, он поднимал на ноги свою сонную французскую свиту, любящую поспать до полудня и самые отпетые лежебоки ужасно его за это недолюбливали. Лишь два человека обожали его до такой степени, что он был для них главной целью существования - мать и приставленный дядька Франсуа, по прозвищу Помдене. Матильда окружала его заботой и лаской, подолгу Анри мог тереться щекой о ее невыразимо нежную щеку, находя в этом необъяснимое, неземное блаженство; ему нравился английский язык, которому она его обучала, он казался Анри таким же нежным, как щеки матери, в отличие от куриного французского. Хотя и французский ему тоже нравился, но не тот, на котором говорили напыщенные придворные патроны, а простой язык дядьки Франсуа, полный веселых прибауток и заковыристых словечек, от которых хотелось безумно хохотать, до того они были забавные. На первый взгляд, Франсуа был жутко непригляден, даже страшен из-за своего красного и чрезмерно раздутого носа, благодаря которому он и получил столь благозвучную кличку*. [Pomme de nez - шишконос (франц.).] Но стоило вступить, с этим человеком в общение, как мгновенно исчезали куда-то прочь и этот отвратительный шишковато-бородавчатый нос, и фиолетовые прожилки на щеках, и клочковатая борода, и усы, которым лучше было бы не расти вовсе. Очутившись рядом с Франсуа за столом или в повозке, малознакомый человек мог быть ошарашен начатым с середины продолжением какого-либо рассказа:
