Леонид Цель - Пилот и флибустьеры
Потом пообвыкся. Ярко-алые схемы на темно-синем фоне плавно обращались в сознании, как антенны на орбите и он исследовал их осторожными импульсами, пытаясь подобрать единственный ключ к страшной, дремлющей силе. Словно верные охотничьи собаки, они неохотно откликались на чужой голос, скалили зубы, рычали и ни черта не хотели делать без Папаши Кью, только роняли с багровых языков лиловую плазму и злобно сверкали индикацией блокировок.
Но чтобы подчинить их обычной клавиатуре, нужно вставить в прорезь командирский ключ...
Первого из флибустьеров он прикончил совсем случайно. Повезло.
Вначале было слово, точнее словечко из лексикона Папаши Кью. Пилот не поверил своим ушам, благо их не было.
- Соня, что случилось, малыш?
Жуткий фон канала обратной связи, прерывистый тонирующий сигнал - это означало всхлипывание или приступ истерики.
- Ты погляди на эту сволочь, нет, ты только погляди!..
Пилот последовал за ее импульсом и вышел на одну из камер сквозного компьютерного контроля, вмонтированную в обшивку каюты. Добился нужной резкости, варьируя потенциалы на светочувствительной пластине. Это оказалась его собственная каюта.
Подумать только, сколько дней и ночей глядел сам на себя из этого дерьмового ящика и даже не догадывался, проклятье! Что они еще придумают для бедолаг, для тех, кто займет наши места.
- Зато я догадывалась, - всхлипнула Соня, - я всегда чувствовала, что киберы подглядывают за нами, особенно когда... Небось и хихикали, мерзкие дебилы?
Толстый и рыжий, как одуванчик, детина полулежал в гамаке Пилота и жрал миндальный шоколад из золотистой коробки, припрятанной к Рождеству, специально, чтобы сделать подарок Соне. Заботливые мамины руки тайком сунули коробку в кофр Пилота перед отлетом на космодром. Толстенные, горьковатые плитки, сдобренные миндальным орешком, вкуснятина! Ох и разозлился Пилот, обнаружив эту помпезную коробку - ну, зачем эти телячьи нежности? - Ох и обрадовался, когда несколько дней назад, тяжело вздохнув, Соня сказала, что обожает шоколад с орехами и призналась: грешна и сама не знает как вышло - слопала все конфеты из корабельных припасов и теперь новогодняя елка будет без сладостей.
- Не догадалась твоя старушка подсыпать мышьяку в коробку! выкрикнула сквозь слезы Соня.
Пилот насупился.
- Моей маме нет и пятидесяти, у меня сестренка - семь лет.
- Прости! Это Бог покарал, лишив тела, чтобы ценили его дар и не суесловили.
Детина довольно хрюкал, отправляя в рот пахучие куски и облизывая пальцы. Еще он изредка прикладывался к бутылке красного вина "Лидия", которая через несколько дней должна была украсить праздничный стол. Он небрежно перебирал фотографии, выуженные из письменного стола, разглядывал смеющиеся лица и отшвыривал карточки к мусоросборнику, где равнодушная струя плавно засовывала в чрево пыль, крошки, микрокапли влаги, случайную мелочовку.
Пилот застонал от бессильной злобы. Словно у человека, сбитого с ног наглым громилой, забегали судорожно руки, ощупывая землю в поисках камня или палки - и нечто такое подвернулось. Резко щелкнула кнопка вытяжного вентилятора в сауне. Детина вздрогнул, сквозь рыхлую кожу проступили бусинки пота. Он отложил коробку и потихоньку, опасливо озираясь, двинулся к сауне - нелепая летающая туша в грязном комбинезоне. Неожиданно что-то стороннее привлекло его внимание. Вытащив из нагрудного кармана складной нож, он выковырял из паза книжной полки блестящий комочек. Золотистая пулька долго не поддавалась толстым, липким пальцам, но все же распустилась в ажурную цепочку. В тусклом свете люминофорных ламп она матово переливалась красными блестками.
- Ах ты! - Вскрикнула Соня. - Это же моя цепочка, я уже неделю ищу ее по всей каюте, дважды мусоросборники перетряхивала!
Пилот вспомнил, как изломанная, золотая ниточка, паря в невесомости, плавно вращалась вокруг Сониной шеи и мешала ему целовать нежную кожу, пахнущую духами и чем-то еще, далеким, земным, недоступным. Когда это было? - Сто, двести лет назад? Во всяком случае - до смерти.
Толстяк крякнул от удовольствия и, припрятав находку, осторожно заглянул в крохотную одноместную сауну. Конечно никого. Он-то и забрался внутрь скорее из любопытства, нежели из желания исследовать там что-либо.
Решение возникло внезапно. И Пилот не упустил свой шанс. Самое сложное - блокировка двери, чтобы заклинить замок пришлось изменить полярность на катушке. Адская боль! Словно сунул два пальца в розетку и замер с выпученными глазами. Соня ойкнула и куда-то исчезла, выпала из сознания. Та-ак, терпи, парень, терпи-и! Теперь вентилятор - к черту его! И печь - на полную! Сколько по шкале? - Сто пятьдесят по Цельсию? Нормально. Как, рыжий, не жарко в защитном комбинезоне? Ишь, как дергает ручку - и не нужно так верещать, голова раскалывается, мне ведь тоже больно, ох, как больно держать эту ручку.
- Соня, помоги-и!
- Не могу, я ведь клятву Гиппократа давала...
Голос ее доносился откуда-то издалека, из плотной, пульсирующей пелены боли. Испуганный, жалобный голос. Голос, в котором не было ни мольбы, ни поддержки, только страх.
Ладно, клятва, так клятва. Он ведь и сам давал клятву и пришло время вспомнить о ней. Только клятва его называется присяга. И, даже если ты всего-ничего - черный ящик - обязан быть верным ей до конца. Просто не можешь иначе и сам не знаешь почему? Так воспитан, что ли. Или гены? - Дед и отец тоже летали, еще на орбиталках, в конце прошлого века. И, если я не потеряю сознание и удержу этот проклятый замок, который изо всех сил рвут огромные ручищи обезумевшего кретина, если я удержу...
Когда он очнулся, было темно. И так хорошо думалось о Соне. Так случается, редко, среди ночи - внезапно проснешься от неутолимого желания и почувствуешь, как нестерпимо жарко греет твой бок доверчивое женское тело, обнаженное, прильнувшее, с полотенцем, зажатым между ногами.
- Ну-у, милый, теперь вижу, что оклемался. И рада бы, но - увы, этого уже не будет никогда.
- Наваждение, что еще связывает жизнь и иллюзию жизни. Что с рыжим?
- Ты одолел его, Пилот. После того, как он последний раз дернул ручку, ты продержался еще несколько секунд. Как думаешь, они скоро найдут его?
- Не знаю, да и зачем об этом думать?
- Мне страшно! Боже, как ты мог?
- Что смог?
Она молчала несколько микросекунд, потом ответила твердо:
- Я спрашиваю, как ты смог вытерпеть эту боль?
Вот уже несколько часов они наблюдали за действиями флибустьеров. Проверкой реактора руководил бледный, длиннолицый человек, постоянно жующий какую-то дрянь, очевидно наркотик. В своем цивилизованном прошлом он наверняка был толковым инженером, дело спорилось, двигатель становился "на ход".
