Виктор Колупаев - «Толстяк» над миром
— Да останови же его! Не стреляйте! Ведь такие же люди!
Оружейник начал что-то понимать, но еще не совсем, не до конца. А крики погони раздавались уже откуда-то снизу. Умелец застонал. Оружейник хотел было поднять его и усадить на своего скакуна.
— Скорее! Останови их! Да брось ты меня! — крикнул Умелец.
Оружейник кинулся к обрыву, заскользил вниз, как по мокрой глине, натыкаясь на острые камни и разрывая в клочья мундир. Последние метров десять он кувыркался через голову. Распластавшись на камнях, он услышал торопливый говорок горного ручья.
— Люди это! — крикнул Оружейник, поднимаясь.
Тишина, а потом страшное предупреждение Тактика:
— Стой! Стреляю!
«Как будто они могут понять», — удивился Оружейник и различил впереди себя человека, лежащего на животе, с раскинутыми в стороны ногами и твердо держащего арбалет на локте.
— Тактик!
— Смотрите, чтобы через ручей не ушли!
— Тактик! Остановись!
Тень метнулась по камням через горный поток. За ней вторая. Обе они не были неожиданными. Но первая все же подготовила успешный выстрел по второй.
И выстрел грянул!
Крик!
— Ушел!
И тут второй выстрел. Стрелял Тактик. Оружейник упал на него сверху, когда тот издал удовлетворенный, радостный вопль. Попал Тактик! Пронзил врага лучом из арбалета! И хотя он не ожидал нападения сзади, не растерялся, потянулся за ножом, но тут же сообразил, кто на нем, и только попытался скинуть его с себя.
— Зачем ты стрелял?! — застонал от внутренней, душевной боли Оружейник.
— А… Оружейник… Раздавишь… Катись…
— Один есть! — крикнул Советник.
Тактик скинул с себя Оружейника, встал, отряхнулся. Советник и Звездочет с арбалетами на изготовку стояли возле валунов, цепочкой протянувшихся через ручей, не решаясь приблизиться к тому, что лежало там.
6
— Один есть! — передал Тактик по радио Стратегу. — Канониру остудить стволы бомбард… А ну-ка! Я сам! — И Тактик прошел мимо расступившихся Советника и Звездочета.
— Га-а-а-а-а-ды! — вдруг раздалось уже с той стороны. — За что вы его убили!
Тактик остановился, вздрогнул, чуть не свалился со скользкого камня в воду.
Похолодели спины стоявших у ручья. Голос-то ведь был свой, только сумасшедший, дикий, гортанный.
Тактик нервно рассмеялся, крикнул:
— Эй ты! Выходи!
Тихий шорох шагов, и все смолкло.
— Эй, посветите фонариком, — попросил Тактик.
У Советника нашелся и фонарик. Четко очерченное световое пятно скользнуло по камням и воде и замерло на мгновение, потом задрожало, забилось в забавной и страшной пляске. Звездочет вскрикнул, застонал тоскливо и жутко.
— Похож, очень похож, — сказал Тактик и носком сапога перевернул тело.
Голова Бунтаря нелепо качнулась и стукнулась о камень. Грудь его была прожжена лучом арбалета.
— Да что же это?! — крикнул Оружейник.
— Выходит, на своих охотились, — констатировал факт Советник.
— А кто же второй? — всхлипнул Звездочет.
— Дурашка, наверное, — предположил Советник.
Оружейник надвинулся на Тактика, весь гнев и боль.
— Зачем ты стрелял?! Стрелял зачем?!
Тактик отступил на шаг:
— Ведь планетяне же…
— Зачем ты стрелял?!
Сильный и злой удар кулаком бросил Тактика в воду.
Сверху с обрыва засигналил Лекарь:
— Что там у вас? Поймали?
— Нет, — ответил Звездочет. — Убили.
— Убили? И кто же он такой?
— Бунтарь! Бунтаря убили!
— Бунтаря… Да как же так? Ведь за планетянами охотились…
— Что будем делать? — спросил Звездочет.
— Понесли на крейсер. Оружейник, держи голову.
— Взяли.
— Осторожнее!
— Чего уж теперь осторожнее…
Цепляясь за камни, трое медленно поднимали в гору четвертого. Чуть поотстав, но уже догоняя их, отплевываясь и что-то невнятно бормоча, полз Тактик.
Наверху нервно били подковами разгоряченные скакуны.
7
Дурашка был Офицером для Наказаний. Случалось иногда так, что провинившегося нельзя было помещать в карцер. К примеру, Шкипера, который проводил в это время сложный маневр «Толстяка» в пространстве, или Стряпуха, готовившего обед. Так вот, наказание в таких случаях за всех отбывал Дурашка. Плата за такую работу шла порядочная, наказание розгами применялось редко, карцер был давно обжит, казался родным и уютным. Находясь здесь частенько, Дурашка, как мог вычистил его, дал имена и своему, и запасному топчану, привинченным к полу стульям и столу, графину с водой и чашке, в которой ему приносили остатки обеда. Он научился разговаривать с неодушевленными предметами, знал их повадки и привычки, относился к ним с нежностью и уважением, любил и понимал. Ему и сам крейсер представлялся живым существом. В те дни, когда никто из команды не совершал проступков, он любил лазить по всяким закоулкам корабля, поглаживать трубы и кабели, спрашивать о самочувствии планетарные и космические двигатели, вытирать пыль или смазывать трущиеся части, выслушивать стуки и вздохи «Толстяка». Словом, корабль он знал хорошо, хотя никто об этом и не догадывался.
Команда относилась к Дурашке с юмором, не травила его, не смеялась над ним. Разве что Звездочет, Советник, да сам Тактик иногда говорили: «Что-то ты, Дурашка, давно не работал» — и совершали какое-нибудь нарушение правил внутренней дисциплины, за что Дурашку немедленно отправляли в карцер. Но он не обижался. Ведь это действительно было его работой! Случалось, что в карцере поселялся еще кто-нибудь из команды. Звездочет молчал, не опускаясь до разговоров с Офицером для Наказаний, Советник всячески старался вывести его из терпения, Оружейник тоже молчал, но не так, как Звездочет. Молчание его было легким, приятным. Бунтарь беседовал с Дурашкой как равный с равным, сообщал ему много любопытных фактов, которые откладывались в сознании Дурашки не в виде знаний, а в виде настроений и чувств. Дурашка искренне сочувствовал попавшему в карцер. В таких случаях ему казалось, что он плохо выполняет свою работу.
Вот и в этот раз, когда в карцер вошел Бунтарь, Дурашка застыдился, покраснел от огорчения. Но Бунтарь никогда не принимал сочувствии. Его радовало пребывание в карцере.
— Ну что? Займемся обучением? — спросил он просто.
Дурашка всегда был рад слушать его. Бунтарь заговорил о Планете. О том, что она, наверняка, населена разумными существами. Пофантазировал по поводу их вида и образа мышления. Посожалел о бессмысленном уничтожении неизвестного тела в космосе. Все разговоры в карцере прослушивались специальным устройством. Но вторичное наказание за один и тот же проступок не полагалось и поэтому Бунтарь говорил не таясь.
