Н Ляшко - Пятая камера
- Чему тут удивляться? Слушай...
Следователь шуршит страницами и пересказывает "дело": он, Кривой, отравил собак и вывел четырех лошадей; на опушке его увидели охотники и погнались за ним;
у озера он броеил трех лошадей, на четвертой поскакал дальше, был ранен в ногу, упал с лошади и спрятался в хворост.
- Вот. Да и вообще промышлял ты лошадками.
- Да кому вы верите? А что покойник батюшка, дай им бог царство небесное, промышляли, так я тут не причина. Нет их в живых, они сами перед господом ответ будут держать. А на озеро охотиться я шел, слабость это моя.
- Ты ехал, а не шел. И ружья при тебе не было.
- Кинул. Я вить пужливый. Слышу-кричат, палят, затрясся-и давай бог ноги. Так, поди, и пропало ружье:
в пенек я его куда-то, в трухловину пихнул. Самый я безвинный! Ослобоните, вот как отблагодарю, право...
И Кривой опять подмигивает следователю:
- Вот истинный бог, я не постою, ничего не пожалею.
Следователь сердито спрашивает:
- Не хочешь сознаться?
- Правду говорю, как перед богом... вить, ваше благородие...
Кривой порывается упасть на колени. Следователь кричит, конвойный берет Кривого за локти и толкает в переднюю:
- Будет, будет тебе....
VIII
- Ну, что, помогла молитва?
Обрубок тоскливо машет рукой.
- Вот видишь, - соболезнует Узколоб. - Говорил я, возьми молитву у Кузьки и у надзирателя. Одна мимо, другая, гляди, зацепила бы.
- Значит, молитва надзирателя может помогать? - подбегает Кузька. -Пьет он нашу кровь, собакой стоит над нами, а молитва его может помогать?
- Я... да ты стой, я говорю, надо бы на случай взять...
- На случай! Тоже арестанты! Вы настоящих арестантов и не видали. И ты гляди у меня! - грозит Кузька Обрубку. -Не вертись. Какую молитву брал у меня?
- Известно, чего уж.
- Нет, ты стой. Ты говори. За ускорение дела брал?
Ага! Следователь дело закончил? А ты что, за семь фунтов сахару хотел выйти на волю? Я тебя насквозь вижу: не помогла, мол, молитва, платить не станут
- Заплачу, подавись!
- У меня глотка большая, а ты не заплати только...
- Трясусь весь.
- Трясись! Ну, трясись! -зеленеет Кузька и бьет Обрубка по уху. Трясись! Думаешь, карцера боюсь?
На, подхватывай!
Обрубок кидается на Кузьку. Арестанты спинами заслоняют волчок. Обрубок хочет схватить Кузьку, а тот извивается и наносит ему удар за ударом. Дверь вздрагивает, и все отбегают от нее:
Надзиратель распахивает дверь и вызывает Обрубка:
- Собирайся до суда на волю.
Избитый Обрубок хватает вещи, кричит:
- Кузька, до поверки передачу принесу! - и в пояс всем кланяется. Прощайте, братцы. Спасибо, Кузька!
- Повесься на своем спасибо!
- Не серчай, я живым духом.
Многие глядят на Кузьку и шепчутся:
- Вот ведь как, а?
- Смеялись, а молитва помогла...
Кузька притворяется злым и торжествующе думает:
"Ага, теперь я вас, чертей серых, постригу".
IX
Клочкова и Узколоба повели на суд, и камера нетерпеливо ждет их. У стены то и дело становится" кто-нибудь на колени, на его плечи подсаживают другого, и тот глядит через мутное окно на дорогу:
- Не-эт, не видно еще.
- Узнать бы, алой ли суд?
Под вечер в глубине коридора раздается:
- Ведут!
Все вскакивают и зовут Кузьку:
- Иди, ты скорей узнаешь.
- Эх, все труса празднуете!
Кузька взбирается на плечи, глядит на шагающую по дороге партию арестантов и качает головой:
- Не ладно что-то: носы повесили.
- Марш с окон! - от ворот кричит надзиратель.
- Лай, лай, в сторожа возьму, -лениво отзывается Кузька.
Скрипит калитка. Партия входит во двор, и из окон несется:
- Ну, как?
- Ванька, что?
- Полтора рот.
- Узколоб?
- Пять каторги.
- А бабы?
- По году тюрьмы.
- Святой, эй?
- Два с половиной арестантских рот.
- Спускай! - командует Кузька. - Никого не оправдали. По закону, значит. Ну, я хоть крал, а Клочков, Узколоб, Бурмистров? Чтоб им провалиться с законом вместе!
Арестанты подавленно разбирают пахнущий кашей кипяток. Похрустывает сахар, из чайников в чашки журчат бурые струйки. В нижнем этаже раздается удар молотка по наковальне. Арестанты настораживаются.
- Заковывают тех, кто каторгу получил, и нашего Узколоба.
Звенья кандалов дребезжат на наковальне. Лязг цепей с лестницы врывается в коридор и все ближе, ближе. Гремит дверь, входят Клочков и закованный Узколоб.
- С подарками к вам.
Узколоб улыбается и будто спрашивает: "Ну, хорош я?"
- А подкандальники и ремни где? - спрашивают его.
- Не дали, завтра, говорят.
- Эх, ты, а еще каторжник! А ты, святой, что?
- Да что, -разводит руками Клочков, -и меня господа к делу определили.
- Значит, чорт большую силу имеет?
- Тут ему самое разгулянье.
Клочков вздыхает.
- Пойдем чай пить, -берет его под-руку Кривой. - Не милуют нас. Пей, на вот бублик.
- Спасибо. Прямо самого себя жалко стало. Я им правду говорю, и они видят же, понимают, а сами в эту самую арестантскую роту. Это меря-то, старика, а? Образованные...
- Образованные! Пока учится и голодует, так такой чувствительный, по политике шибает, а выучился-хлоп! - он уже следователь, а там судья. Политику по боку, закон в зубы и душит, фамилии не спрашивает. Окрутит тебя, в могилу положит-не ворошись. Вот тебе и образованные.
Кузька и Лотошник учат Узколоба без шума ходить и бегать в кандалах и показывают, как легче сбить их с ног.
- Ладные браслеты, деляга носил их до тебя.
Кривой глядит на Узколоба, зябко проводит рукой по ноге и мотает головой:
- Вот вить. Был парень, а стало вон что. Вроде беглая собака с привязью.
- Э-э, не говори! - машет рукою Клочков. - До безвозможности мордуют.
Узколоб, лязгая кандалами, шагает к двери, стучит в нее и яростно кричит надзирателю:
- Как чего?! Сам не догадаешься! Не обедал я!..
В его брани еще нет переливов, ноги его смешно раскорячены, но многим ясно: он привыкнет к кандалам и будет дерзким, отчаянным. Лотошник с. любопытством вглядывается в него и пугает:
- Ты не очень-то кричи, а то в карцер говеть сведут.
Узколоб багровеет и бранит тех, кто строил карцер, кто его сторожит, кто верит в его силу, кто его боится.
Кузька одобрительно хлопает его по плечу:
- Правда, чорт их бери! Молодец!
Х
Тело Кривого ноет, пустая глазница дергается, будто глаз только вчера выбили. И все чаще суд представляется страшным чудовищем; стоит оно за грязными оврагами, среди домов, к нему подводят людей, оно захватывает п каменную пасть воров, честных, убийц, оклеветанных, перемалывает их, выбрасывает из себя и хрипит каждому вслед:
- Три года арестантских рот1 Двадцать лет каторги!
