Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера
Однажды Ассоль заметила, что свои собственные каракули Мюллер разбирает всегда, какими бы кривыми и неразборчивыми те ни были. Но когда Ассоль написала короткую записку, имитируя безобразный почерк Мюллера, тот не понял ни буквы. Оказалось, что он на самом деле не разбирает свои каракули, он просто помнит, что именно написал в том или ином месте. Мюллер, как оказалось, помнит во всех подробностях каждый день своей жизни: какая была погода, что давали на завтрак, обед и ужин, что в какой день проходили на уроках, кого Ассоль хвалила и кого наказывала. Это было совершенно невероятно. Ассоль сразу побежала доложить настоятельнице, та внимательно выслушала, нахмурилась и спросила:
— Как давно он помнит себя?
— С самого первого дня, как у нас появился, — ответила Ассоль. — Я проверяла его по журналу, подряд и вразбивку, он все помнит, до последней мелочи.
— А более давнее прошлое он не помнит? — спросила матушка Ксю.
— А как я могу это проверить? — растерялась Ассоль.
— Никак, — ответила матушка Ксю. — Но узнать пробовала?
— Нет, — покачала головой Ассоль. — Не догадалась.
— Это правильно, что не догадалась, — сказала матушка Ксю с некоторым облегчением. — И впредь не догадывайся. Никогда его не спрашивай, откуда он взялся и как сюда попал, поняла?
— Так точно, — кивнула Ассоль.
— Вот и хорошо, — сказала матушка Ксю. — А теперь прими мое благословение и поди прочь.
— Разрешите вопрос, матушка? — спросила Ассоль. — Этот мальчик не сумасшедший ли?
— А он слышит потусторонние голоса? — спросила в ответ матушка Ксю. — Замирает без движения в нелепых позах? Выстраивает игрушки в ровные линии?
— Нет, — ответила Ассоль. — Ничего такого он не делает.
— Тогда он не сумасшедший, — резюмировала матушка Ксю. — Изыди.
Ассоль вышла и сразу вспомнила, что хотела обсудить с настоятельницей еще одну необычную особенность юного Мюллера. Но возвращаться не стала, чтобы не выглядеть дурой.
Особенность эта заключалась в том, что Мюллер сочинял сказки. А точнее, не сказки целиком, а продолжения сказок — Ассоль рассказывала короткую поучительную историю на полчаса, а Мюллер придумывал ей продолжение, да такое длинное, что за целую неделю не расскажешь. И продолжения эти получались несколько жутковаты. Взять, например, классическую сказку про лисичку со скалочкой. У Мюллера побитая лисица не просто убежала в лес с позором, но придумала хитрый план мести, выгнала старика со старухой из дома, сожрала всех гусей, а потом позвала друга-лиса, с ним вдвоем они сожрали собаку, потом у них с лисом народились лисята и однажды они поймали в лесу одичавших старика со старухой, долго гоняли по кустам, а потом тоже сожрали, после этого лисы построили в лесу подземный город…
К этому времени Ассоль утомилась слушать.
— А эта сказка скоро закончится? — спросила она.
— Нет, — покачал головой мальчик. — Там всего двадцать одна часть, я тебе сейчас шестую рассказываю.
— Расскажи двадцать первую, — попросила Ассоль.
— Зачем? — удивился Мюллер. — Ты тогда не узнаешь, что было раньше.
— Мне так хочется, — сказала Ассоль.
— Извращенка, — сказал Мюллер.
— А ну заткнись! — рявкнула Ассоль. — Мыльного камня в рот напихаю и прополощу! Не смей сквернословить, ты в монастыре! Забыл, что всякая брань оскорбляет Птаага?
Мюллер насупился и промолчал. Обычный мальчик на его месте извинился бы, но Мюллер никогда не извинялся, это была другая его странность. И еще он никогда не плакал, даже когда очень больно.
В тот раз он не рассказал воспитательнице двадцать первую часть своей сказки, он рассказал ее потом. Он был прав, Ассоль ничего не поняла. По всей видимости, в пропущенных частях лисы построили в своем подземном городе мастерские и изобрели какое-то адское оружие, непохожее ни на алебарды, ни на арбалеты, ни даже на катапульты. С помощью этого чудо-оружия они собрались истребить всех людей и устроить на земле свое царство, в двадцать первой части они как раз проводили какое-то важное испытание. Но в чем оно заключалось, разобрать было трудно, потому что рассказ Мюллера наполовину состоял из слов наподобие «бум» и «бдыщь», а на вторую половину — из слов наподобие «ужас» и «чудовище». Ассоль тогда решила, что матушка Ксю не совсем права, Мюллер все-таки сумасшедший, совсем чуть-чуть. А потом он однажды принялся рассказывать ей сказку про деревянную куклу Буратино, разъезжающую по болотам на лошадином скелете и сражающуюся за равноправие детей, и Ассоль укрепилась в своем мнении. Она сказала, что сказки Мюллера ей не нравятся, Мюллер обиделся и больше не рассказывал ей сказок. И другим тоже не рассказывал, но сочинять продолжал, это точно, иногда он рисовал к своим сказкам иллюстрации, и Ассоль старалась не разглядывать их подолгу, потому что они ее не то чтобы пугали, но как-то не по себе становилось, если смотреть на них подолгу.
Однажды матушка Ксю пришла во вторую младшую группу и стала проповедовать про конец света. Это была стандартная проповедь, все дети знали ее почти что наизусть, но так получилось, что последний раз матушка читала ее за пару дней до того, как Мюллер появился в монастыре, и он эту историю не знал.
— И спустятся с неба светлые небесные корабли, — говорила матушка Ксю. — И прилетят на них светлые небесные боги: Птааг, Иисус, Инь, Ян и Аполлон. Вот, глядите, дети, как художник нарисовал эти корабли.
— Херожник! — неожиданно воскликнул Мюллер. — Неправильно он все нарисовал! Небесные корабли не такие! У них нет парусов, они большие бублики без дырок!
Дети захихикали, вначале втихомолку, затем в голос. Маленькие дети всегда смеются, когда кто-то говорит что-то необычное, и особенно часто это делает Мюллер. Он всегда обижается, когда товарищи смеются, и называет их глупым стадом. Иногда его за это бьют, но чаще нет, потому что все привыкли к его странностям.
— Мюллер! — негодующе воскликнула Ассоль. — Как себя ведешь! Ох, как мне за тебя стыдно!
Мюллер посмотрел на нее как на дуру. Был у него такой характерный взрослый взгляд, от которого по спине пробегали мурашки. Казалось, что ребенок этот не совсем ребенок, а как бы дверной проем, сквозь который в мир заглядывает нечто чужое, такое чужое, что понятия «добро» и «зло» значат для него не больше, чем, скажем, законы равенства треугольников для лягушки. Но такое чувство возникало лишь на мгновение и тут же проходило, Мюллер снова превращался в почти обычного ребенка, и Ассоли становилось неудобно, как она только могла подумать такую гадость про этого мальчика. Может, она сама чуть-чуть сумасшедшая?
