Виктор Гончаров - Век гигантов
Его острые глаза давно различили в тени вековых дубов, по ту сторону изгороди, большую собаку, по форме головы похожую на немецкого дога. Она беспомощно лежала на земле, ущемленная в крупе стволом упавшего дерева.
— Да, да, мой пациент… — спохватился врач. — Где он?
Николка предупредительно спустил вниз две березки и помог спуститься Скальпелю.
Разочарование врача не вышло из граней приличия, зато смущение превзошло всякие грани.
— Это же собака!.. — в полном недоумении воскликнул он, завидев своего «пациента».
— Я так и говорил, товарищ доктор, — лукавя глазами, подтвердил фабзавук. — Собака, очень большая собака и очень хорошая собака, кроме того, придавленная к земле гнилой березой… Очень несчастная собака, и в голосе у нее — страдание первобытного человека.
Скальпель, несмотря на чарующую прохладу, которой, наконец, добился, от смущения снова распарился и так вспотел, что влага почти что брызнула из кожи его лица.
— Стыдитесь, — сурово заметил Николка, — вы, как чудотворная икона, источаете слезы.
Собака, при виде двуногих, приближавшихся к ней весьма непринужденно, сделала попытку свирепо зарычать и тут же жалобно завыла, повредив резким движением ущемленный круп.
— Ну-ну, цуцок, цуцок, — успокоил ее врач, — лежи смирно, мы к тебе с добрыми намерениями.
Он хотел погладить ее по голове и едва успел отдернуть назад руку: страшные клыки щелкнули в двух сантиметрах от его пальцев.
— Надо ей предварительно связать пасть, а то мы ее освободим, а она нас после искусает. — Сказавши это голосом, исполненным отваги, Скальпель отошел в сторону больше, чем на два сантиметра.
Николка смело приблизился к несчастному животному, держа в руке ремешок от скальпельских брюк. Собака опять зарычала и опять, причинив себе боль, завыла. От подошедшего к ней двуногого исходил запах крови; это был смешанный запах — самого двуногого и заклятого недруга собак — льва. Рев разъяренного хищника она слыхала, слыхала и гром, издаваемый двуногим; что между ними произошла стычка и что из стычки двуногий вышел победителем — свидетельством тому служили острые выделения умершего льва, дошедшие до ее обоняния. В Ни-колке собака признала победителя страшного зверя, и когда он, миролюбиво ворча, опустился на землю рядом с ней, она приветствовала его легким визгом и пожаловалась на тяжелое бревно, лишившее ее свободы. Николка смело опустил руку на голову собаки.
— Клянусь своими брюками, собака знает человека! — крикнул издалека Скальпель, делая шаг вперед.
Но собака, «знающая человека», опять недружелюбно зарычала, и он остановился в отдалении: от второго двуногого не пахло кровью льва.
Николка уверенно и быстро накинул на морду животного петлю из ремешка и снова заговорил миролюбиво-успокаивающе. Умными глазами собака глянула в зрачки человека и не увидала в них ничего угрожающего. Она доверчиво ткнулась в руку, связавшую ей пасть.
— Смотрите, какая умная собака! — восторгался Скальпель. — Утверждаю, что она знает человека.
— Не сядьте в лужу, — предостерег фабзавук.
Скальпель оглянулся, никакой лужи не увидал и понял, что предостережение молодого друга скрывало в себе аллегорию.
Когда задние ноги собаки были освобождены из-под груза, делавшего ее неподвижной, она попыталась вскочить, но весь ее зад вихлялся, как неживой.
— Придержите ее, — попросил Скальпель, — я посмотрю, целы ли кости.
Через пять минут тщательного исследования он возгласил:
— Позвоночник цел, кости ног — невредимы. Собака не может ступать на задние конечности вследствие двух причин: первая — от истощения, так как она пролежала без пищи довольно долго; вторая — от паралича этих самых конечностей, происшедшего на почве долгой бездеятельности и продолжительного давления; паралич скоро исчезнет, и собака будет бегать по-прежнему.
— Если бы у меня была шапка, — сострил Николка по поводу торжественности врача, — я бы снял ее, но так как шапки у меня нет, я просто приветствую вас: — Гип! Гип! Ура!!
При этом он сделал рукой пионерский жест приветствия, а Скальпель с одной штаниной на ноге в ответ раскланялся грациозно, как на сцене.
Чтобы доставить докторскому «пациенту» усиленное питание, Николка полез обратно на колючую изгородь. Нелегко было тупым сванидзевским кинжалом выкромсать из туши льва кусок мяса. Николка провозился над этой операцией больше десяти минут. Когда он, поджаренный со всех сторон на солнце, поднял кверху, под свежее дуновение откуда-то вырвавшегося ветерка, обожженное лицо, его слух поймал необычайный шум в стороне, где остался Скальпель. Он не успел подняться с корточек, — и в этом было его счастье, — как почти над ним гудящей стрелой, запрокинув рогатую голову назад, а ногами совсем не касаясь шипоносных лиан, по воздуху пронесся олень. Олень перелетел через четырехметровую изгородь, упал на ноги и стремглав, объятый паникой, помчался к озеру. Справедливо ожидая появления преследователя, фабзавук склонился грудью к трупу льва, и в тот же миг через него мелькнула белой шерстью на животе громадная кошка с удлиненной мордой. Кошка сверкнула на фабзавука зелеными глазами, горевшими яростью, и, спрыгнув вниз, заныряла красно-желтой спиной в чаще папоротника. Николка поднялся, наконец, захватив под мышку вырезанный кусок.
— Эгей, доктор! — окликнул он Скальпеля, который лежал пластом в трех шагах от исходившей в бешеном лае собаки.
Скальпель поднял голову:
— Где пантера? Это была пантера…
— Если это была пантера, — отозвался Николка, — то она может вернуться, если не догонит оленя.
— Это верно, — забеспокоился Скальпель, — отсюда надо удирать.
Собака, на передних лапах, продолжала бесноваться, но лаяла она не в сторону исчезнувшей пантеры, а в глубь леса. Вдруг она зарычала, как перед боем, и шерсть на ее загривке вздыбилась перпендикуляром. Николка поспешно спускался, когда из-за двухобхватных стволов появилась вторая красная шкура той же кошачьей породы. В один прыжок она была около Скальпеля, второй прыжок был бы фатальным, но он не состоялся. Скальпель, забыв, что винтовка употребляется, главным образом, как огнестрельное оружие, шваркнул ее в прижавшуюся к земле пантеру, а сам пустился наутек. Однако он не убежал далеко, так как брюки его, потерпевшие аварию на колючках, самым неожиданным образом упали вниз и спутали ему ноги…
Если бы вся эта сцена не грозила завершиться драматически, Николка повалился бы от смеха. Теперь он этого не сделал. Застыв бронзовым изваянием, он схватил кинжал за острый конец и ждал чего-то. Пантера, получившая в морду винтовку, несколько замешкалась на месте, и к ней бесшумно подоспела собака, с трудом вставшая на все четыре лапы. Длинные белые клыки вцепились пантере в зад, когда она отделилась от земли. Прыжок опять не состоялся, не состоялся он и в третий раз, когда, отбросив в сторону собаку, еле державшуюся на ногах, пантера была в двух шагах от Скальпеля. Не состоялся прыжок потому, что Николка поймал, наконец, долгожданный момент и метнул в разъяренного хищника вращающийся кинжал. Этому приему он научился у своего сожителя и товарища по училищу — грузина Вано Сванидзе. Кинжал, пущенный сплеча с громадной силой, на лету приобрел еще дополнительную центробежную силу — вследствие вращения острого конца клинка вокруг тяжелой рукоятки. Длинный клинок, войдя в правое плечо пантеры, вышел через левое, и если он не убил ее, зато сразу лишил движения, сковав передние конечности в плечевых суставах. Собака, щелкнув челюстями, за один раз разорвала пантере горло… Напрасно Николка с таким усердием возился над трупом льва! Неблагодарная собака даже не взглянула на преподнесенный ей кусок, — напившись до отвала горячей крови гигантской кошки.
