Фредерик Пол - Остановка на планете Долгий Год
— Уж лучше пусть они просто будут.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Можно было сказать, что население планеты «Долгий Год» и вправду сходило с ума по поводу прибытия космического корабля. Во всяком случае, кое-кто, причем, еще за много недель до того, как «Нордвик» вышел на орбиту вокруг планеты. Основная часть из них — это молодежь, бурно радующаяся событию, но даже среди них были некоторые, слишком занятые своими делами, чтобы интересоваться будущим посещением звездолета.
Среди таких был, к примеру, Бланди. Его голова была забита массой вещей, и там не было места не только прибытию «Нордвика», но даже собственной жене, ожидавшей его в летнем городе. Сейчас же он пытался удержать в голове семнадцать сотен вещей одновременно — именно столько овец было в длинной череде овец, которую Бланди гнал в город для стрижки и забоя. Так что в этом Ганс Хореджер был прав: обитатели Долгого Года проводили массу времени, возделывая поля и разводя животных, но вот в чем была ошибка Хореджера — они на этом не останавливались. Людям с «Нордвика» при слове «пастух» сразу же представлялся безбородый паренек или трясущийся от старости дед с посохом, но никак не водитель вездехода на водородном топливе и с компьютерным управлением, ведущий свое стадо с помощью радиоволн, посылаемых на приемники, имплантированные в тело каждой овцы. У колонистов с Долгого Года имелись свои высокие технологии, только они не желали выставлять их напоказ.
Бланди и сам был похож на свою планету, потому что не показывал всем свою силу. Он был невысок и широкоплеч, его тело состояло из одних только мышц, без капли лишнего жира. Но мышцы эти не выпирали. Если бы вы подняли его, то удивились, насколько он массивен — естественно, если бы он еще разрешил вам подобную вольность; но шансов на это было мало. Даже если бы вы только попытались нагнуть его, то оказалось бы, что вы грохнулись перед ним на землю, удивленно таращась на тех, кто пока еще не почувствовал землетрясения.
По пути домой Бланди размышлял о политике. Для этого у него было масса времени, потому что все его нынешние занятия практически не требовали внимания. На этой дороге, вдали от города, трудно было отметить какое-либо движение: лишь несколько тягачей, едущих к рыбацким деревням и обратно так что компьютер вездехода почти не занимался управлением. Бланди мог размышлять о множестве вещей одновременно, потому что мыслей, и вправду, было много — и не последняя из них была связана с телепостановками. Но по-настоящему его воображение было занято политическими планами.
Из-за того, что он со своими стадами был в отлучке целых четыре семидесятидневных месяца, что являлось его обязательной отработкой в качестве общественного налога, теперь ему не терпелось вернуться в шкуру политического деятеля. Сейчас же он пытался найти ведущую линию своей политической кампании. Если удастся определить подходящий объект для завтрашней вечерней речи — вся аудитория пойдет за ним. Его помощница, Петойн, когда они разговаривали по радио в последний раз, уверяла его в этом.
Но оставался сложный вопрос — чему будет посвящено это его выступление. Тема должна быть очень важной. На меньшее его последователи просто не согласились бы.
Поскольку мысли Бланди были весьма далеки от происходящего вокруг, он чуть было не пропустил стоящего на дороге постового. Тот глядел хмуро, подняв вверх руку.
Бланди притормозил. Задумавшись, он и не заметил, что превысил скорость. В этом месте в основную трассу вливались боковые дороги; возле перекрестка стоял трейлер, нагруженный строительными материалами. Бланди высунулся из кабины, и дорожный инспектор узнал его. Он смущенно отсалютовал и махнул рукой, давая знак проезжать первым. Пастух благодарно кивнул постовому и улыбнулся, извиняясь, водителю трейлера, которому теперь придется долго ждать, пока отара не пройдет перекресток. Бланди не счел разрешение постового только жестом вежливости — остановить более полутора тысяч овец дело чрезвычайно трудное.
Как только овцы продолжили свой путь в направлении города, Бланди, повинуясь внезапному импульсу, открыл дверь кабины, чтобы размяться. Компьютер, следуя заложенной программе, мог обойтись и без него, а на ходу Бланди думалось лучше.
Он легко спрыгнул на утоптанную обочину, потянулся и глубоко вздохнул, позволяя вездеходу и трактору самим продолжать утомительный путь со скоростью два километра в час. Дорога в этом месте была уже вымощена; четыре месяца назад, когда он направлялся с гораздо меньшим числом овец на восточные пастбища, этого еще не было сделано. А теперь здесь уже начинали в обоих направлениях ездить высокоскоростные машины — правда, на этом участке еще не на полном газу. Не потому, что не удалось бы пробиться через плотный строй овец, а потому что существовала опасность сбить отставшее животное. Бланди с удовлетворением заметил, что таких было мало. Отара послушно шествовала за радиоколокольчиком в трейлере, а собаки тщательно патрулировали строй животных, оттесняя их от мощеной дороги на покрытый травой луг.
И вот тут-то Бланди прижал два пальца к губам — вот что он сделал, когда в голову ему пришла идея.
— Будто овцы, — произнес он вполголоса, цедя слова сквозь сжатые губы. — Будто овцы, мы блуждаем в различных направлениях, не зная цели и не ища ее. Мы бредем без всякого понимания, бредем, пока не умрем…
Нет, не так. Это были очень подходящие слова для ударного момента речи, но только о смерти нельзя было говорить. Слишком много было вокруг смертей, чтобы лишний раз напоминать об этом. Бланди хмуро глядел на овец, пытаясь сформулировать пришедшую на ум идею по-новому: «…блуждаем без цели и направления. Как можем мы найти достойную нас цель? Что может вести нас с той же уверенностью, с какой радиосигнал ведет стадо к…»
Опять не так! Это была не позитивная идея. Совершенно неподходящий образ. Чаще всего радиосигнал вел овец на бойню. Опять он вернулся к теме смерти, а это было плохо.
И все-таки, у него оставалось чувство, будто здесь кое-что есть, и это кое-что еще можно будет использовать в качестве быстрой пояснительной метафоры, которые так нравятся всякого рода политическим собраниям: радиомаяк, что ведет овец к месту их назначения, мог бы привести избирателей к нему. И здесь же было нечто большее, еще ожидающее своего выражения. В его сознании бился образ заблудших овечек, какая-то фраза, уже слышанная ранее или прочитанная в какой-то старинной книге.
Может, Мурра знает?
— А, черт с ним! — сказал он сам себе, имея в виду, что можно будет расспросить Мурру. С ее разносторонним чтением мало что могло укрыться от ее внимания. Она поможет, и тогда, может быть, мысль сформулируется яснее.
