Андрей Ракитин - Чаячий Мост (Химеры - 1)
По сугробам, пересвистываясь с тонкими льдинками, бежала, змеясь, поземка.
На столе, покачиваясь и мерцая от сквозняка, в глиняном домике-подсвечнике горела свеча. Малиново-золотой шар, запах воска и хвои, сусальный ангел с блестками... Рождество. Алиса засыпала, свернувшись калачиком под пледом на диване. Ей было тепло и уютно, голова ее лежала у сестры на коленях. Сабина перебирала ее волосы.
- Этот твой... рыцарь. - Сабина усмехнулась. - Он кто?
- Рыцарь, - ответила Алиса. - А если серьезно - мой ученик. Тебе он понравился?
Огонек прыгал и рвался, привязанный к фитилю. Окна глиняного домика сияли: там, за перекрестьями рам, текла своя жизнь. Сабина отвела глаза, качнула пальцами шар на елочной ветке. Отсветы побежали по стенам.
- Славный мальчик, - ответила Сабина с неохотой; Алиса так и не поняла, правду сказала сестра или же солгала. А впрочем, какая разница... - Сколько ему?
- Пятнадцать. - Он был на восемь лет младше ее. Сперва эта разница беспокоила Алису, она изо всех сил пыталась противостоять событиям - до тех пор, покуда они сделались неуправляемы. Тогда Алиса сдалась. Иногда она пыталась представить себе, что же будет дальше, но это было так невероятно...
- Пятнадцать... - повторила Сабина задумчиво. - А знаешь, ведь он любит тебя.
Алиса выдавила из себя смешок.
- Издеваешься?
- Вовсе нет. Я не слепая.
- Вот уж не ожидала. - Алиса зябко поежилась. Потерлась затылком о колени сестры. Солгать не получилось. - Он сам тебе сказал об этом?
Лицо Сабины сделалось отчужденным. Взлетели возмущенно золотые ресницы, растерянно дрогнул рот.
- Знаешь, - сказала она холодно и чуть удивленно. - А ты стерва.
- Я - всякая. - Алиса села. - Кровь, видишь ли, обязывает.
Она редко говорила об этом, но помнила - всегда. Кровь Ондага Несокрушимого - и много неизмеримо, и ничтожно мало, ибо кто теперь осмелится встать под ее знамена? Знамена, которых все равно что нет.
О Боже милосердный, как холодно дышит в затылок Забвенье...
Ей всегда была безразлична мысль о власти. Безразлична относительно, поскольку недостижима. В этом заключалась высшая истина и свобода: желать только того, что возможно. Так было до тех пор, покуда она была одна. Сестра была далеко и могла помочь только словом. Может быть, потому Алиса и не спешила делиться с Сабиной своими заботами. Она не знала, как объяснить сестре, которая, на самом деле, немногим от нее отличалась, что дело заключается не только в крови.
Они были не такие, как все. Они умели видеть и чувствовать то, что было недоступно остальным. Они знали путь туда, где ветер пах солью незнакомых морей и над миром светили чужие звезды. Они умели жить там, оставаясь по эту сторону стекла.
Пасынки птиц. Выродки. Нелюди. Точнее - не люди. Так говорили о них те, кто не понимал и боялся. И лишь немногие из тех, кто испугался всерьез, поняли, что единственный выход и спасение - уничтожить их.
Прежде Алису мало занимало все это. Она жила, как жилось, не особенно задумываясь над причинами происходящего. Да, собственно, ничего и не происходило. Беда была далека и почти неосязаема; домысел, не больше. И Алиса позволила себе забыть об этом.
Потом появился Хальк. И она опять стала думать о том, что таких, как они, очень мало и что если они не будут вместе, их растопчут. А Хальк оказался хорошим учеником.
Впрочем, несмотря на все тревоги, они были счастливы в эту зиму. Она и Сабина. Им некуда было торопиться, и они тратили себя и время бездумно, щедро. Алисе некогда было думать о Хальке. Тем более, что Сабина не ревновала ее к нему.
Хальк был рядом. Всегда. Она не замечала его. Хотя, если бы он вдруг не пришел, Алиса бы огорчилась.
Она жила нараспашку и не подозревала, что за спиной - пропасть. Шаткие перила мостика над заснеженным парком.
Февраль пришел неожиданно. Зеленые штандарты закатов реяли над его полками. Февраль взял город в осаду деловито и незаметно, и сугробы сделались ноздреватыми и серыми, а ветер - сырым. Беспокойное предчувствие весны пятнами солнца лежало на мокрой черепице крыш и звенело и булькало то и дело застывающей от мороза капелью. Неустойчивый, призрачный, непостоянный месяц предал Алису, а она никак не могла понять, что предательство - совершилось.
Его звали Клод. Ему было тридцать три - время побед и свершений, возраст Христа, порог, за которым - или смерть при жизни, или... Что "или" - он не задумывался. Подвигов не уготовила ему судьба, хотя печать древней крови лежала и на его лице неизгладимой тенью. И глаза его были зелены, как облака на закате. Алиса смотрела на него и думала, что умрет, если потеряет этого человека.
Они шли пустыми закатными улицами, мерзлая земля пела под сапогами. После вчерашней оттепели было скользко, Алиса судорожно вцепилась в руку Клода. Они шли и молчали. Клод не глядел на нее. Город распахивался им навстречу, Серебряная Башня светилась над крышами яростным белым огнем, и только шпиль ее сиял - как глаза северного князя.
- Я уезжаю завтра, - сказал он.
Алиса не ответила. Ей казалось, еще минута, и она упадет. Ноги не держали ее.
- Это невозможно...
- К сожалению, это так. Дела... Напишите мне.
- Ни за что, - с ожесточением проговорила Алиса. - Не терплю писем. Они лгут. Потом, при встрече, все оказывается по-другому.
- Обещаю, что не буду лгать вам. - Клод остановился, внимательно заглядывая Алисе в лицо. Она была бледна, и глаза посветлели - осколки янтаря на белом пятне лица.
- Боже мой, - прошептала Алиса. - Зачем вы издеваетесь надо мной? Неужели вы не понимаете, что я люблю вас?!
Клод молчал. Потом кивнул подбородком на идущего чуть впереди вместе с Сабиной Халька:
- Давно ли вы говорили ему то же самое?
Алиса закрыла глаза. Ресницы были мокрыми. Она не имела права плакать сейчас, это было бы бесчестно. Форс-мажор, игра без правил...
- Пощадите меня, - сказал князь. - И его, если он вам хоть сколько-нибудь дорог.
- Он - ученик.
- Алиса... - Клод вздохнул длинно и непонятно. - Вам не кажется, Алиса, что это слишком дорогая цена за знание? К тому же, простите, мне следовало бы сразу сказать вам... Ваша сестра оказала мне честь выйти за меня замуж.
Алиса стояла и смотрела на него, ничего не понимая. Потом лицо ее дрогнуло.
- Будьте вы прокляты, - прошептала она и, вырвав руку, быстро пошла вперед, оскальзываясь на неровном льду. Хальк окликнул ее, но она не остановилась.
- Ненавижу!! Ненавижу, ненавижу... - беззвучно кричала она и кусала губы.
Хальк молча смотрел ей вслед, и лицо его, на котором одна бровь сейчас была выше другой, было страшно.
Потом он засмеялся. И Сабина, сжавшись, подумала, что было бы лучше, если бы он кричал. Но он смеялся, закинув голову, перекошенным черным ртом, и не мог остановиться. Снег летел ему в волосы и не таял.
