Евгений Лотош - Несомненная реальность
На практике модернизация производства сводится к внедрению незначительных улучшений с минимальным экономическим эффектом. Серьезные нововведения наподобие непрерывной разливки стали, давно и массово применяющейся за рубежом, реализуются редко и бессистемно, в основном за счет усилий энтузиастов, затрачивающих, зачастую бесплодно, огромные усилия на „пробивание“ технологий, в которых заинтересованы они лично…»
Шелестят страницы.
«Раздел 10. Сопоставление ключевых параметров народного хозяйства Ростании с экономическими показателями капиталистических государств… Производительность труда в разных отраслях сельского хозяйства от двух до пяти раз ниже, чем в сельском хозяйстве Сахары… Энергоемкость промышленного производства от двух до четырех раз, а в ряде отраслей до десяти раз выше… Металлоемкость производства до пяти раз выше…»
Олег резким движением отодвинул от себя доклад, так что тот едва не свалился на пол. С минуту он тупо смотрел на полированную столешницу, потом вытащил из самого низа папки три тонких листа бумаги. Листы покрывали сложные схемы, составленные из стрелок, ведущих от фамилии к фамилии. Некоторые фамилии перечеркнуты, некоторые помечены вопросительными и восклицательными знаками. Вверху первой страницы корявым почерком начальника Канцелярии были вписаны два слова: «Ночной танцор».
20 августа 1905 г. Москва, Покровская психиатрическая клиника
Выбираясь из пролетки, Зубатов с досадой ощутил, как та тяжело просела на правый бок. Давно пора поменять рессору, да все из головы вылетает мастера позвать. Чиновник вежливо приподнял котелок над головой, раскланиваясь с встречающим доктором, и прошел за ним в светлый, залитый солнечными лучами кабинет. От широкого трехстворчатого зеркала по обоям в мелкий цветочек в такт шагам бегали шустрые зайчики, взблескивая на стеклах тяжелых книжных шкафов. Успокаивающе тикали ходики с кукушкой.
— Присаживайтесь, сударь мой Сергей Васильевич, — Болотов широким жестом указал на глубокое плюшевое кресло. Сам он опустился в кресло напротив, рядом с журнальным столиком, а не за свой рабочий стол, заваленный какими-то папками. — Приказать чаю?
— Нет, спасибо, Михаил Кусаевич, — отозвался Зубатов, пощипывая усы. — Времени у меня, как всегда, в обрез. Ничего, если сразу к делу?
— Ну, к делу так к делу.
Доктор, привстав, дотянулся до одной из папок и подал ее гостю.
— Вот. Здесь результаты обследований за последние две недели, а также стенограммы бесед. Я, знаете ли, очень заинтересовался вашим подопечным, так что специально стенографистку нанял, за ширмой сидеть и наши беседы записывать. Очень, очень любопытно…
Чиновник сосредоточенно перелистывал папку. Хозяин, терпеливо дожидаясь окончания чтения, набил и закурил трубку с двумя пятнышками, потом взял другую историю болезни и углубился в нее, временами делая пометки карандашом.
Молчание затянулось надолго. Закончив последний лист, гость, не удержавшись, широко зевнул.
— Так что, он здоров? В смысле, с головой все в порядке?
— Он полностью дееспособен, если вы это имеете в виду. Логическое мышление не нарушено, проблем с памятью не замечено. Если не считать проблем с ложной памятью, разумеется. Могу отметить заметное нервное истощение, как у человека, долгое время находящегося в состоянии чрезвычайного напряжения. Но всё в порядке вещей. Если за такое помещать в желтый дом, то вы, мой дражайший Сергей Васильевич, первый кандидат. Посмотрите на себя – под глазами мешки, лицо осунулось…
— Работа такая, — вздохнул начальник Охранного отделения. — Но не обо мне речь. Итак, здоров?
— Дееспособен, — подчеркнул голосом доктор. — Но такого уникального случая замещения памяти наука еще не знала. Вы понимаете, Сергей Васильевич, человек абсолютно не помнит своего прошлого. А вместо того рассказывает какие-то удивительные сказки про чужой мир, в котором якобы является правителем большого государства. И ведь так рассказывает, что придраться невозможно – стройно, логично, не противореча в деталях, не сбиваясь, не путаясь! А странный язык, который якобы его родной… Мой знакомый лингвист из университета, когда я подсунул ему запись короткого монолога, который господин Кислицын произнес по моей просьбе, заявил, что подобных в природе не существует. По манере построения фраз немного похож на русский, немного на японский, чуть-чуть на немецкий, но, тем не менее, не тот, не другой и не третий. И в то же время не бессмысленный рыбий язык, на котором частенько болтают умалишенные. Характерные грамматические структуры прослеживаются очень четко. Уникально, честное слово, уникально!
— Н-да. Интересно, — Зубатов побарабанил подушечками пальцев друг о друга. — Чем он занимался в последнее время?
— Выпросил книги, учебники. По истории. Я взял ему в публичной библиотеке Ключевского и Соловьева, и он, кажется, осилил почти все. Прямо на лету глотает. Уже попросил что-нибудь из новейшей истории, а еще, сверх того, газет. Иван Афанасьевич вот сегодня из дома собирался привезти подшивку «Русского инвалида».
— Так… — начальник Охранки отложил на низкий журнальный столик папку с историей болезни. — Политические лозунги высказывал?
— Ну что вы! — усмехнулся Болотов. — Он даже не знает, кто такой государь император. Точнее, что такое император, знает, но кто царствует в России сегодня, не имеет ни малейшего представления. Сама фамилия Романовых для него ничего не значит. Только, ради бога, Сергей Васильевич, не пытайтесь по своей привычке называть это крамолой. Ваш – а сейчас и мой – подопечный чист, как слеза младенца.
— Возможно, — не стал спорить чиновник. — Вот что, Михаил Кусаевич, я бы хотел поговорить с ним лично. Надеюсь, он уже достаточно окреп? Напомните, как его по имени-отчеству? Как он сам себя называет?
— Кислицын Олег Захарович. Поговорить?.. Ну что же, можно. Тогда я все же прикажу чаю, чтобы не выглядело слишком официально. А то бывает, что в его состоянии от неожиданного шока самое разное случается. Буйство, например. Или, наоборот, кататония. Зиночка! — Доктор тяжело выбрался из своего кресла и позвонил в колокольчик на столе. — Зиночка!
Олег шагнул через порог кабинета и остановился как вкопанный. Чужой человек, сидящий в кресле и рассматривающий его острым взглядом, показался ему чем-то очень знакомым. Потом он вспомнил.
— Добрый день, — негромко проговорил он. — Простите, не имею чести знать ваше имя. Но в лицо я вас помню. Вы тогда подобрали меня на улице и привезли сюда. Не могу отблагодарить вас ничем, кроме слов, но, похоже, я у вас в долгу.