Наталья Игнатова - Оса в паутине
- Для нескольких монографий, - поправила Айс.
Рассмеялись они одновременно.
Айс по-прежнему держала его руки и Зверь, опустив голову, коснулся губами ее пальцев:
- Ты совсем другая, чем я думал.
- Ты совсем другой, - эхом отозвалась она.
И поцелуй его был таким... болезненно-сладостным, долгим и нежным, и в груди заныло от томительной неги. Оторвавшись от его губ, Айс не сразу смогла вздохнуть.
- Иди, - попросил Зверь, пряча взгляд, - пожалуйста.
Руки его - пойманные птицы, напряглись, чуть слышно пощелкивали суставы. Айс смотрела, не могла не смотреть, как тонкие косточки словно вжимаются друг в друга. Медленно, обдирая кожу, узкие кисти выскальзывали из браслетов.
Вот почему он закован дважды: в запястьях и выше локтей.
- Не надо, - она обхватила его ладони, сжала, - не надо, Зверь. Тебя накажут за это. Я... я поговорю с царем, обещаю, он примет выкуп. Завтра или, может, через день. Не позже. Ты потерпи, ладно? Осталось совсем не долго. Ты же не хочешь вернуться домой калекой? Они ведь ждут только повода, Зверь. Чем дольше ты не сможешь летать, тем им лучше. Потерпи.
Айс поцеловала его высокий, горячий лоб. Губами притронулась к длинным, колким ресницам.
- Все будет хорошо, - прошептала уверенно.
Он улыбнулся ей одними глазами. Сквозь ласковые звездочки зрачков глядела звериная тоска.
- Все будет хорошо, - повторила Айс.
И быстро пошла к дверям.
Мохнатый шарик остался висеть под потолком, по-прежнему озаряя камеру мягким и добрым светом.
Пусть.
Сам Зверь в жизни не попросил бы ее об этом, но Айс-то знала как страшно ему оставаться в глухой и холодной темноте.
* * *
Первую минуту Зверь отчаянно отплевывался. Ее вкус, ее запах. Кажется, никогда теперь не забыть. Еще и клыки... У-у, нелюдь... Ведьма! Светильник этот. Вот дрянь! И как его погасить непонятно.
Фу.
Скривившись, он вытер губы. Понял, что руки дрожат и уставился на них с нескрываемым отвращением.
Она касалась их. Трогала своими мерзкими теплыми лапами. Тварь. Тварь... ведьма... Теперь всю жизнь не отмыться.
Зверь чувствовал себя так, как будто, проснувшись, обнаружил на лице таракана. Мерзко. До тошноты, до дрожи.
"Прекрати истерику!" - приказал он себе. И прекратил. Не то, чтобы совсем, но хотя бы дрожать перестал.
Ведьма.
Все. Хватит.
Зверь прислушался к тому, что делалось снаружи. Ведьма ушла. Осталась охрана.
А у тварюки куча комплексов, что при ее внешности, конечно, вполне ожидаемо. Получилось чуток подзарядиться. И подлечила, опять же - не надо тратить драгоценные крохи Силы на приведение себя в порядок. Может грохнуть все на светильник? Да ну его, не факт, что получится. Можно сделать хитрее.
- Все через жопу, - грустно пробормотал Зверь, - бардак в армии.
Он вздохнул, расслабился, поймал в себе слабые токи Силы. Как мало ее! Настолько привык уже работать, не считая и не оглядываясь, что собирать энергию по капле казалось унизительным.
А куда деваться? Чертова сучка чуть не ухайдакала своими экспериментами. То ей, понимаешь, горит плохо. То мерзнет хреново. То, значит, кости дробятся медленно.
Вот мразь!
- Эй, Мохнурка, - позвал он негромко.
- Чего тебе, упырь, - тут же отозвался десятник.
Ну, точно, подслушивал. Позабавился, надо думать, от души. И пусть его. Не жалко.
За "Мохнурку" в первый раз Зверь получил по зубам, да так, что показалось, вся челюсть выпала. А потом ничего. Привык десятник. Отзывается даже. Бесится, правда, каждый раз, но от него ничего другого и не требуется. Он бесится, а Зверь силы копит.
Да, к тому же, а как еще его называть, ежели он весь, с головы до ног шерстистый? Подчиненные начальника за глаза "Гладким" зовут. Льстят безбожно, потому как, они рядовые, а он - десятник. Ну, а Зверь, тот с чинами не считается. Зверь всегда правду в глаза... Ага, а Зверю за это в зубы...
- Цепи сними, - он не просил и даже не напоминал. Он приказывал. Силу по капле. Здесь много и не надо, Мохнурка - человек военный, приказы выполнять привык.
Десятник - сам! лично! возник на пороге. Уставился на святящийся шарик под потолком. У десятника две программы в конфликт вошли, одна - старая: свет в камере быть не должен. Вторая - новая: цепи снять.
- Сюда, - напомнил о себе Зверь, звякнув кандалами.
Мохнурка вошел, следом за ним в дверь просочились двое рядовых с арбалетами. Перестраховщики. Ну куда, спрашивается, бедный Зверь отсюда денется? Впрочем, памятуя все сказки... из которых большая часть - правда... Делся бы, будь силенок чуть-чуть побольше.
Вот сейчас бы кандалами да Мохнурке по башке, его телом от выстрела закрыться, посмертный дар забрать... Ага. Только болт арбалетный, это вам не разрывная пуля. Болт навылет бьет. Ему, что один Мохнурка, что со Зверем вместе. Да и второй стрелок зевать не станет. А ошейник-то по-прежнему к стене притянут.
Отступая к дверям, десятник снова взглянул на светильник.
Зверь сдержал довольную улыбку, сделал взгляд просительным:
- Нельзя его оставить? - не вопрос это, конечно - приказ. Такой же, как насчет цепей. Нельзя, мол, лампочку оставлять. Но это Мохнурка приказ слышит, а лопушата с арбалетами слышат просьбу. Робкую такую.
- Нельзя, - отрезал десятник. И вся компания вымелась за дверь.
Ну вот. Порядок. Сейчас пришлют мага, он свет выключит, и будет совсем хорошо...
- Стопор убери, - напомнил Зверь закрывшейся двери.
- Понял! - рявкнул Мохнурка.
И Зверь едва не укусил сам себя со злости. Думать надо, когда приказываешь. Меру знать. Этак в следующий раз десятник ему честь отдаст при встрече. И что тогда люди подумают?
Потом он остервенело отмывался под ледяной водой. Уруки, в общем, зверушки не злые. Отвели камеру со всеми удобствами. Через нее даже ручеек подземный протекал. Журчал, правда, зараза так нудно, что любой другой на месте Зверя через пару дней рехнулся бы. Но Зверь - он не абы кто. У Зверя психика гибкая. Зверь и не такое выдерживал.
Когда терпеть холод не стало уже никакой возможности, он оделся, забрался на койку и свернулся клубком, закутавшись в колючее одеяло.
Вот так. Так почти хорошо. Вымылся. Зубы почистил. Честно говоря, очень хотелось выскоблить себя наждачкой - тело помнило.
Гадкие, гладкие, белые лапы. Скользят по коже. Теплые. Не деться никуда, никуда не деться. Пальцы не тронь, сука!
Птаха... проверим косточки на излом... птичьи косточки...
Страшно. Страшно чувствовать свою уязвимость. Тварь, мерзкая белесая тварь, подземная рыба, безглазая... Неба не видит. Лапы ее на коже, мерзкие, гладкие лапы, теплые...
Свернувшись под одеялом, Зверь уже не пытался унять дрожь. Это пройдет. Пройдет само. Со временем.
