Роберт Сойер - Факторизация человечности
Единственной проблемой было то, что такой момент уже настал. Согласно большинству оценок, компьютеры превзошли человеческий мозг по способности обрабатывать информацию и по внутренней сложности четыре или пять лет назад.
Но Чита по-прежнему не мог отличить смешную шутку от несмешной.
— Если я вас не разочаровал, — произнёс голос Читы, — то что не так?
Кайл оглядел лабораторию; внутренние и внешние стены закруглялись, повторяя контуры Маллин-холла, но окон здесь не было; потолки высокие, покрытые световыми панелями за металлическими решётками.
— Ничего.
— Не подшучивайте над шутником, — сказал Чита. — Вы потратили месяцы на то, чтобы обучить меня узнавать лица независимо от их выражения. Я до сих пор не слишком хорошо это делаю, но вас я узнаю с одного взгляда — и я знаю, как читать настроение на вашем лице. Вы чем-то расстроены.
Кайл оттопырил губу, раздумывая, хочет ли он отвечать. Чита делал всё посредством грубой вычислительной мощи; Кайл определённо не чувствовал себя обязанным ответить.
И всё же…
И всё же — в лаборатории никого больше нет. Кайл не мог заснуть всю прошедшую ночь, после того, как вернулся из дома — он до сих пор думал о нём как о «доме», а не «доме Хизер» — и потому пришёл на работу рано. В лаборатории тишина, нарушаемая лишь гудением оборудования и флуоресцентных ламп наверху да низким голосом Читы, звучащим как будто чуть-чуть в нос. Кайлу нужно будет как-нибудь отрегулировать подпрограмму вокализации; попытка дать Чите голос с реалистичной аспирацией привела к раздражающей имитации живой речи. Как и во многих областях, касающихся ПРИМАТов, различия между ним и настоящим человеком становились тем очевиднее, чем серьёзнее были попытки их преодолеть.
Нет, он точно не обязан отвечать Чите.
Но, возможно, он хочет ответить. В конце концов, с кем ещё можно поговорить о таких вещах?
— Инициировать приватный режим, — сказал Кайл. — Ты не должен раскрывать содержание последующего разговора кому бы то ни было либо задавать о нём вопросы. Понятно?
— Да, — ответил Чита. Финальное «а» оказалось несколько растянутым из-за проблемы в синтезаторе речи. Затем повисла пауза. Наконец, Чита сказал: — Так что вы хотели обсудить?
С чего начать? Господи, он даже не знает, зачем вообще это делает. Но он не мог поговорить об этом ни с кем другим без риска того, что пойдут сплетни. Он помнил, что случилось со Стоуном Бентли с антропологического. Пять лет назад его обвинили в сексуальных домогательствах к студентке. Трибунал полностью его оправдал, даже сама студентка в конце концов отказалась от обвинений. И всё же его обошли при назначении на должность помощника декана, и Кайл до сих пор иногда слышал, как о нём шепчутся другие преподаватели и студенты. Нет, он так подставляться не станет.
— Это, в сущности, ерунда, — сказал Кайл. Он перешёл на другой край лаборатории и налил себе чашку кофе из кофемашины.
— Пожалуйста, — сказал Чита. — Расскажите мне.
Кайл выдавил из себя слабую улыбку. Он знал, что на самом деле Чита не любопытен. Он сам программировал алгоритм, имитирующий любопытство: когда собеседник не хочет продолжать рассказ, прояви настойчивость.
И всё же ему нужно с кем-то об этом поговорить. У него и без того проблемы со сном.
— Моя дочь зла на меня.
— Ребекка, — добавил Чита. Ещё один алгоритм; намекать на близкое знакомство, чтобы стимулировать открытость.
— Да, Ребекка. Она говорит… говорит… — он замолк.
— Что? — Носовой призвук делает голос Читы ещё более интимным.
— Она говорит, что я над ней надругался.
— В каком смысле?
Кайл шумно выдохнул. Человек никогда бы не задал такого вопроса. Боже, как это всё глупо…
— В каком смысле? — снова спросил Чита, несомненно, отсчитав предписанное количество миллисекунд, прежде чем повторить вопрос.
— В сексуальном, — тихо ответил Кайл.
Микрофоны на консоли Читы были очень чувствительны; он, без сомнения, расслышал ответ. Тем не менее, он некоторое время молчал — запрограммированная манерность.
— О, — сказал он, наконец.
Кайл видел, как на консоли замигали огоньки: Чита обращался к интернету, изучая тему.
— Ты не должен никому об этом говорить, — резко напомнил Кайл.
— Я понимаю, — ответил Чита. — Вы делали то, в чём она вас обвиняет?
Кайл почувствовал, как внутри него нарастает гнев.
— Конечно же, нет.
— Вы можете это доказать?
— Это что ещё за вопрос?
— Напрашивающийся, — ответил Чита. — Полагаю, у Ребекки нет доказательств вашей вины?
— Конечно, нет.
— И, полагаю, у вас нет доказательств вашей невиновности?
— Нет.
— То есть это её слово против вашего.
— Человек невиновен, пока не будет доказано обратное, — сказал Кайл.
Консоль Читы проиграла первые четыре ноты Бетховенской Пятой симфонии. Никто не стал возиться с программированием реалистичного смеха — ущербное чувство юмора Читы вряд ли в нём нуждалось — и музыкальная фраза служила его заменителем.
— Из нас двоих мне полагается быть наивным, доктор Могилл. Если вы невиновны, то для чего ей выдвигать такие обвинения?
На это у Кайла ответа не было.
Чита подождал запрограммированное время, затем попробовал ещё раз.
— Если вы невиновны, то для чего…
— Заткнись, — сказал Кайл.
3
Слава Богу, в летний семестр Хизер не читала никаких курсов. Она проворочалась в постели всю ночь после визита Бекки и смогла подняться лишь к одиннадцати.
И как прикажете со всем этим жить дальше, думала она.
Мэри умерла шестнадцать месяцев назад.
Нет, подумала Хизер. Нет — нужно смотреть правде в глаза. Мэри покончила с собой шестнадцать месяцев назад. Они не знали, почему Бекки тогда жила дома; это она нашла тело сестры.
Как жить с этим?
Что делать дальше?
В год, когда родилась Бекки, Билл Косби[2] потерял своего сына Энниса. Хизер, с младенцем у груди и двухлетним сгустком энергии, скачущим по дому, почувствовала необходимость написать Косби через «Си-би-эс» и высказать сочувствие. Будучи матерью, она знала, что не бывает ничего тяжелее, чем потерять ребёнка. Конечно, десятки тысяч писали подобные послания. Косби — или его секретариат — ответил, поблагодарив за соболезнование.
Билл Косби как-то с этим справился.
В то же самое время каждый вечер в новостях появлялся другой отец — Фред Голдман, отец Рона Голдмана, убитого вместе с Николь Браун Симпсон. Фред был очень зол на О. Дж. Симпсона, обвинённого в убийстве его сына. Гнев Фреда, изливавшийся с телеэкрана, был почти осязаем. Семья Голдманов опубликовала книгу «Его зовут Рон». Хизер даже ходила на встречу с ними в супермаркете «Чаптерс» в университете, где они подписывали экземпляры книги. Она, разумеется, знала, что через несколько месяцев книгу будут продавать за бесценок, как и весь оставшийся после процесса Симпсона мусор, но она всё равно её купила и подошла к Фреду её подписать — как знак моральной поддержки одного родителя другому.
