Виталий Каплан - Зачёт
Старик внезапно замолчал, удивленно глядя перед собой водянистыми усталыми глазами. Точно он на мгновение забыл, где находится, с кем говорит - и мучительно вспоминал. Потом он весь побагровел, ударил по столу кулаком так, что посуда загремела.
- Вот отсюда! Все вон! Знайте свое место, свиньи!
5
Сумерки сгустились, и все вокруг заволокло плотной, тяжелой тьмой. Скрылись дома, мостовые, и лишь тусклые, далекие огоньки чьих-то окон, казалось, говорили о том, что где-то есть еще люди. Ночью пространство жило своей, странной и неприятной жизнью. Все расстояния необъяснимо вытянулись, углы заострились, камни мостовой норовили зацепить ногу. Ватная тьма спрятала почти все звуки - у Хенга временами было ощущение, что он идет по морскому дну. Сколько ни живи здесь, а все равно не привыкнешь. То ли воздух такой, то ли сама атмосфера этих мест - гнилая, мертвая, и в то же время хищная, затаившаяся перед прыжком.
До Змеиной улицы идти было всего-ничего, но это - днем. Сейчас же, после первой стражи, приходилось шагать осторожно. Иначе запросто можно наткнуться на какое-нибудь бревно, брошенную пустую бочку, угодить в сточную канаву. Или того хуже - привлечь внимание городской охраны. И доказывай потом, что ты не грабитель, не вор, и вообще.
Наконец он добрался до небольшого, глубоко вросшего в землю дома. Алоста должна быть сейчас одна, тетка ее, наверное, все еще торчит у соседки. Она иногда и заполночь там засиживается. А Алоста все равно не ложится, ждет ее. Или его.
Хенг остановился. Что-то было не так, что-то его смущало. Спустя секунду он понял - в доме темнота. Ни лучика света. А ведь обычно Алоста сидит при свече. А то и масляную лампу жжет, если, конечно, масло у них есть. Но сейчас дом казался черной глыбой, сгущением тьмы. Странно все это. Очень странно.
Он тихонько постучал костяшками пальцев в перекошенную, просевшую на ржавых петлях дверь. Подождал. Ни звука. Хенг уже собирался уходить, как где-то в глубине дома послышались тихие, слегка шаркающие шаги. Это не Алоста, у нее шаги как у птицы, быстрые, легкие. Неужели тетка вернулась раньше обычного? Видно, они уже легли. Ну, теперь будет...
- Кто там? Кто? - послышался шелестящий, испуганный голос тетушки Конинте-ра.
- Это я, Хенг, - он старался говорить как обычно, но непонятно откуда взявшаяся нервная дрожь исказила его голос. - Я слишком поздно, наверное? Тогда я пойду, простите. Я тогда завтра приду.
- Нет, не уходи, - прошелестела тетушка. - Погоди, я сейчас.
Она принялась греметь засовами, навесными цепями, и спустя минуту приоткрыла дверь. На самую малость - так, что едва можно было войти. Хенг быстро проскользнул в сени, тетушка тут же начала накладывать засовы, после чего зажгла лучину. Тьма немного расступилась, и Хенг удивленно хмыкнул - тетушкино лицо было бледным точно мукой обсыпанное, глаза ввалились, плечи беззвучно тряслись. Такой Хенг ее никогда еще не видел.
- Стряслось чего? - почему-то шепотом спросил он. Тетушка кивнула и, не слова не говоря, потащила его в свою комнату.
6
- Ну, так чего у вас? А где Алоста? - голос его был спокоен, но склизкие, нехорошие предчувствия уже обволакивали сердце.
Тетушка Конинте-ра помолчала, всхлипнула, а потом, решившись, произнесла:
- Алосту забрали.
- То есть как это забрали? - удивленно спросил Хенг, но еще не кончив говорить, понял - удивляться нечему. Не первый же день он тут, насмотрелся всякого.
- А вот так, забрали. Утром еще. Пришли двое, показали бумагу и увели. А за что, почему - не сказали.
- Да кто ее забрал? - едва не вскричал Хенг. - Кто это был?
Тетушка вновь всхлипнула, отдышалась.
- Священное Ведомство, кто же еще. Синие плащи. Да и на бумаге их знак - орел с факелом.
Хенг вздрогнул. Вот, значит, как. Хуже не придумаешь. Оттуда, из Ведомства, не возвращаются. Старик об этом говорил. Оттуда всего лишь две дороги. Виновен - на костер. А если и окажешься без вины - в темницу до конца жизни. Подозрение-то остается. Да и чтобы не болтал потом лишнего.
- За что ж ее?
- А кто знает? Эти разве скажут? Да и не их это дело, объяснять. Их дело - тащить. А только я думаю, в колдовстве подозревают. Не иначе. Скоро, думаю, и мой черед настанет. Ихняя метла, она чисто метет, ни соринки не оставит.
- Да какая же она колдунья? - Хенгу не пришлось стараться, изображая возмущение. Он и так еле держал себя в руках. - Разве колдуньи такие? Они же старые все, смуглые, с горбатыми носами.
- Маленький ты еще, - вздохнула тетушка. - Сказкам веришь. Колдуньи-то, они всякими бывают. Алоста наша, конечно, ни сном ни духом, а как докажешь? Я вот думаю, может, кто из соседей донес.
- Это о чем еще?
- Да было тут дело, - смущенно отозвалась тетушка. - У соседки нашей, Гуарады, сынок маленький, Сидги, может, знаешь. Ну, бегал он на днях где-то с ребятишками, ногу поранил. А рана-то нехорошая оказалась, нога опухла. И болит. Ну, он сперва криком кричал, а потом уже не мог, хрипел только. Ну, а все ж на виду. Алоста и пожалела, можно мне, говорит, попробовать? Авось хуже не будет. Ну, промыла она ему ножку, листья какие-то приложила. Может, еще чего и пошептала - меня рядом не было, не стану врать - не знаю. Вот и все.
- А что дальше?
- А дальше что? Сошла опухоль-то, на следующий день. Еще денька два Гуарада его дома подержала, а теперь вот уже третий день вовсю с приятелями носится - и хоть бы что.
- Я чего-то не понимаю, - признался Хенг. - Донос-то о чем? Ладно бы еще пацанчик этот помер, а то ведь выздоровел.
- Вот я и говорю, дитя ты еще малое, - махнула рукой тетушка. Кормить тебя еще и кормить березовой кашей, покуда не поумнеешь. Да разве ты ничего не понял? Чем бы ни кончилось, все в руку. Выжил мальчик значит, ведьма она, коли вылечить сумела. Помер - тем более. Ведьмы - они, стало быть, завсегда вредят. Кто хочет доказать, тому все сгодится.
- Да кому же это нужно, Алосту оболгать? Разве она хоть кому злое чего сделала?
- Разные люди бывают. Очень разные. Одному зло сотворят, он через день и помнить не помнит. Другому покажется чего сдуру - век будет изводиться и других изводить. Да и то, пожалуй, что боятся. Люди же как думают? Коли смогла вылечить, сможет и порчу навести. Так лучше беду упредить. Вот и донесли. А кто - поди разбери. Да и стоит ли гадать? Этим делу не поможешь.
Хенг неожиданно почувствовал, как в глазах рождаются злые, горячие слезы. Не дай Бог! Никогда он тут не плакал, даже в первые дни. Не ребенок же он! Вышел из этого щенячьего возраста. Но как быть сейчас? Как справиться с собой, если еще мгновенье - и по щекам поползут соленые капли? Алоста... Ее голос - красивый, точно колесо радуги после теплого дождя. Ее золотистые, чуть рыжеватые волосы, ее прищуренные зеленоватые глаза. И родинка на правой щеке... Алоста...
