Роберт Шекли - Компания «Необузданные таланты»
К сожалению, люди, обладавшие необузданными талантами, редко находили себе разумное применение. Он тогда несколько приврал репортерам на этот счет. Но ведь и экстрасенсы в нашем мире — тоже явление, так сказать, штучное.
Уэверли задумчиво перелистывал какой-то журнал, размышляя, кому мог бы пригодиться полтергейст.
— Сэм! — Дорис Флит, руки в боки, стояла в дверях. — Ты только посмотри!
Он выглянул в приемную. Разумеется, возле стола уже стоял Эскин с глупейшей улыбкой на физиономии и пачкой исписанных листков в руках. Дорис передала эти листки Уэверли.
Он быстро пробежал глазами написанное. Это был доскональный отчет о том, чем они с Дорис занимались с той минуты, как он вошел в ее квартиру, и до того мгновения, когда он ее покинул.
Однако «доскональный отчет» — это еще далеко не все! Этот экстрасенс исследовал и описал не только каждое их движение, но и каждое ощущение! И теперь Уэверли отлично понял, почему Эс-кина заперли в сумасшедший дом — хотя на самом-то деле это было просто нечестно! — и почему он уже не находит в этом поступке ничего предосудительного. «Да он же настоящий вуайер, — догадался Уэверли, — вынюхивает следы любовников, точно помойный кот! Причем кот, обладающий уникальной способностью не только обнаруживать эти следы, но и ВИДЕТЬ все, чем занимаются люди, находящиеся от него на расстоянии в несколько миль!»
Как и все влюбленные накануне собственной свадьбы, Уэверли и Дорис без конца целовались и обнимались, отнюдь не считая это чем-то непристойным. Но читать описания все этих поцелуйчи-ков, ласк и любовного сюсюканья, сделанные кем-то посторонним, кто безжалостно препарирует твои переживания, сухо анализирует интимные ощущения… О, это было нечто невыносимое!
Научный лексикон Эскина был безукоризненным; он описывал каждый их шаг исключительно с помощью корректных медико-анатомических терминов. Затем строил поведенческие диаграммы, затем давал чисто физиологический анализ. Затем нечто более глубинное — анализ гормональной активности, изменений на молекулярном уровне, мышечной реакции и тому подобного.
Это был поистине удивительный образчик порнографии, завуалированной под науку! Ничего подобного Уэверли в жизни не видел.
— Ну-ну, — и он пригласил Эскина в кабинет. Дорис тоже вошла; на лице ее отражались тяжкие раздумья и крайняя растерянность.
— Ну что ж… Но объясните мне ради Бога, зачем вы это сделали?! — потрясение спросил Уэверли. — Разве не я спас вас от сумасшедшего дома?
— О да, сэр! — воскликнул Эскин. — И поверьте, я чрезвычайно вам благодарен.
— В таком случае обещайте, что ничего подобного более не повторится.
— Нет-нет! — в ужасе воскликнул экстрасенс. — Разве я могу бросить свои исследования? С этим ведь тоже нужно считаться!
И он пустился в объяснения. Через полчаса Уэверли узнал о нем еще множество интересных вещей. Эскин способен был «наблюдать» за любым человеком, с которым хотя бы случайно вступил однажды в контакт, вне зависимости от того, где и в каких обстоятельствах этот человек находится. Но по-настоящему его интересовало одно: сексуальная жизнь того или иного «объекта наблюдения». И под свой вуайеризм он подводил незыблемую рациональную основу, будучи абсолютно уверенным, что служит науке.
Уэверли снова велел ему подождать в маленькой комнате, запер за ним дверь и повернулся к Дорис.
— Мне ужасно жаль, что так получилось, — сказал он, — но я уверен, что сумею наставить его на путь истинный. Вряд ли это будет так уж сложно.
— Вот как? Ты уверен? — холодно взглянула на него Дорис.
— Уверен, — подтвердил Уэверли. — Я все продумал.
— Прекрасно, — сказала Дорис, порвала исписанные экстрасенсом листки, сложила все это в пепельницу и подожгла. — Но пока ты его не перевоспитал, нам, по-моему, лучше свадьбу отложить.
— Но почему?!
— Ах, Сэм, — вздохнула Дорис, — как можно выходить замуж, зная, что этот паршивец следит за каждым нашим шагом? Да еще и подробности записывает?
— Пожалуйста, не волнуйся так. Ты совершенно права! Я им займусь немедленно. А тебе, может быть, сегодня лучше уйти с работы пораньше?
— Именно это я и собираюсь сделать! — заявила Дорис и двинулась к двери.
— Поужинаем вместе? — спросил Уэверли.
— Нет, — решительно отвергла она его робкое предложение. — Извини, Сэм, но ты сам знаешь, что за этим последует, и пока этот проклятый котяра все вынюхивает… Нет, ни за что! — И она хлопнула дверью.
Уэверли отпер дверь в соседнюю комнату.
— Идите сюда, Сидни, — позвал он. — Сейчас у нас с вами будет приятная и весьма долгая беседа.
И Уэверли попытался объяснить Эскину — не торопясь, терпеливо, — что его деятельность на самом деле никакого отношения к науке не имеет, что у него имеются некоторые сексуальные отклонения, а также повышенная возбудимость, и эти свои свойства он бессознательно выдает за стремление к научным открытиям.
— Но, мистер Уэверли! — воскликнул Эскин. — Если бы я всего лишь подглядывал за людьми, удовлетворяя свою похоть! Но я же постоянно веду записи, пользуясь четкой научной терминологией; я классифицирую типы отношений, я все раскладываю по полочкам и всему даю соответствующие определения. А в итоге надеюсь изложить накопленный материал в обширном обобщающем труде о сексуальных привычках и пристрастиях представителей самых различных групп человечества!
Уэверли объяснил, что каждый представитель человечества имеет право на личную, интимную жизнь. Но Эскин отвечал, что наука превыше всего, не говоря уж о каких-то мелкотравчатых любовных претензиях. Уэверли пытался выстроить свою линию обороны, но одержимый идеей создания монументального научного труда Эскин находил ответ на каждое его возражение, причем ответы эти полностью соответствовали представлениям экстрасенса как о собственной роли в истории человечества, так и о самом человечестве.
— Беда в том, — заявил он Уэверли, — что люди слишком далеки от науки. Даже так называемые ученые. Поверите ли, в нашей психиатрической лечебнице врачи большую часть времени держали меня взаперти в отдельной палате! Всего лишь за то, что я мысленно наблюдал их сексуальную жизнь и вел соответствующие записи! Разумеется, подобное заключение в одиночную камеру меня остановить не могло!
«Интересно, — подумал Уэверли, — как это он вообще до сих пор еще жив? Было бы совершенно неудивительно, если бы кто-то из разъяренных вра чей лечебницы влепил ему сверхдозу чего-нибудь „успокоительного“. Вероятно, чтобы не сделать этого, докторам пришлось призвать на помощь все свое самообладание».
